Эхо Мертвого озера

Снаружи до отвращения прекрасная погода. Яркое солнце, на небе ни облачка; удушливая влажная жара последних нескольких дней уступила место мягкому ветру. Репортеры замечают идущего с нами офицера, и камеры поворачиваются к нам, приближаясь.

От стольких нацеленных объективов на меня накатывает знакомая паника. Не могу смотреть в телекамеру, не вспоминая, каково было сидеть взаперти в той лачуге на плантации среди болот Луизианы и ждать, когда бывший муж начнет транслировать в прямом эфире мои пытки и убийство.

Сэм знает. Он тоже был там и сам видел, какие ужасы меня поджидали. Понимает, что у меня посттравматическое расстройство. Без лишних слов Сэм делает шаг вперед и идет, закрывая меня от камер.

Офицер ведет нас через улицу, мимо очередного полицейского кордона, к машине «Скорой помощи» на краю школьной парковки. У задней стены каталка, а на ней, скрестив ноги, сидит маленькая фигурка.

Коннор.

Я бегу. Никто даже не пытается остановить меня, понимая, что это бесполезно. Сын замечает меня как раз вовремя и соскальзывает с каталки. Хватаю его и крепко-крепко прижимаю к себе.

– Мам, – сдавленно произносит Коннор, и у меня разрывается сердце. Как будто он опять маленький мальчик, напуганный ночным кошмаром.

Отстраняюсь, чтобы осмотреть его. Руки и рубашка в крови – во влажных, липких пятнах.

– Ты не ранен?

Сын качает головой. Губы сжаты, на глазах слезы. Он выглядит испуганным, растерянным и непонимающим. Хочу помочь ему, но не знаю как.

Коннор прижимается к моей груди. Обнимаю его, испытывая желание держать его так бесконечно и защищать от всего мира. Но уже замечаю неподалеку мужчину и женщину. Оба в штатском, но, видимо, это те самые детективы, которые пришли поговорить с Коннором.

– Прости, – бормочет сын, утыкаясь мне в плечо.

– Все в порядке, – уверяю я, хотя и не могу знать наверняка. Я просто должна в это верить. – Тебе не за что просить прощения.

Сын поднимает голову, и в его глазах что-то вспыхивает. Он отводит взгляд в сторону, смотрит на Ланни и опускает голову, уставившись в землю.

– Это был Кевин.

Когда эти слова обрушиваются на меня, я замираю. Самое поразительное, что я совсем не удивлена. Интуиция уже несколько недель предупреждала меня насчет Кевина, а я только отмахивалась.

Ланни ахает. Коннор морщится. Его лицо вспыхивает. Он часто краснеет, когда чувствует себя виноватым.

Теперь, начав говорить, сын не может остановиться.

– Не понимаю, как он мог… – Коннор делает глубокий вдох. Точнее, пытается, но у него перехватывает дыхание. – Как он мог… – Качает головой, стиснув зубы. – Просто стоял там и стрелял, и… как? Как он мог так поступить с нашими друзьями? Как будто они не живые люди, как будто у него не настоящий пистолет с настоящими пулями, и кровь не настоящая… Он просто застрелил их. Как он мог? Зачем…

Теперь он дрожит. Прижимаю его к плечу, заглушая его бормотание, и крепко обнимаю:

– Ш‐ш‐ш. Все хорошо. Ты в безопасности. Я рядом.

– Я не понимаю, – приглушенно повторяет Коннор. – Он же был моим другом.

Он подавляет рыдания.

Пытаюсь подыскать слова, чтобы успокоить сына, и не нахожу. Мне знакомы и это смятение, и чувство, что тебя предали, когда кто-то из близких совершает немыслимое. Я знаю, что есть вещи, которые нельзя объяснить. И что у некоторых людей просто гнилое нутро. Но это знание не смягчает боль.

Кто-то рядом откашливается. Оглядываюсь и вижу стоящих в ожидании детективов. Коннор, видимо, тоже слышит кашель и выпрямляется.

– Миз Проктор? – уточняет женщина-детектив. Я киваю. – Разрешите задать вашему сыну несколько вопросов?

Бросаю взгляд на Сэма, пытаясь понять, позволять ли Коннору говорить с полицией без звонка адвокату. Я уверена, что Коннор не имеет никакого отношения к стрельбе. Но я помню, как еще раньше, в этом году, копы сразу заподозрили сына, что он потенциальный школьный стрелок, как только кто-то взломал школьный форум и разместил там ложные угрозы от его имени.

Коннор, однако, не колеблется.

– Я готов, – говорит он мне.

Я все еще сомневаюсь:

– Уверен?

Он кивает и делает шаг в сторону, скрестив руки и ссутулившись. Никогда не видела сына таким встревоженным. Он кажется младше своих лет и не таким уверенным, как утром перед уходом в школу.

Коннор судорожно вздыхает.

– У него была куча стволов, – объясняет он, не дожидаясь вопросов детективов. – Ну, то есть у его родителей, в сейфе. Но Кевин знал код, доставал их и баловался с ними. Иногда мы тренировались в стрельбе по мишеням в лесу. – Он смотрит на меня и опускает глаза. – Прости.

У меня нет слов. Я была готова поклясться на Библии, что мой сын знал, как важно соблюдать меры безопасности, знал, как обращаться с оружием, знал, что играть с ним неправильно и опасно. Я постоянно вдалбливала детям, что оружие – не игрушка. Что с ним нужно быть осторожными.

Я потрясена, что Коннор наплевал на мои предупреждения. Хочется обвинить в дурном влиянии Кевина, чтобы оправдать сына, но и сам Коннор не такая уж невинная овечка, если позволил себе подпасть под чужое влияние.

Я впервые по-настоящему поражена, как много не знаю о собственном сыне.