– Это было нетрудно. Большинство ее паролей есть в твоих файлах. Если присмотреться внимательнее, становится ясно, что они созданы по одному принципу. Так что вычислить пароль на этом сайте оказалось нетрудно. Угадал с третьей попытки.
Коннор произносит это с гордостью, без тени раскаяния. Словно понятия не имеет, что так нельзя.
– Коннор, есть определенные правила. Нельзя просто взламывать чужие аккаунты. Ты же мог испортить все расследование. Если ты получил информацию незаконно, это может плохо кончиться.
– Ладно-ладно…
Бормоча это, Коннор тянется к планшету, но я убираю руку. Поразительно, что он не воспринимает это всерьез. Он правда не понимает, чем это грозит?
– Существует такая штука, как плод ядовитого дерева[22]
– доказательства, полученные незаконным путем. Они могут навредить всему расследованию.Сын закатывает глаза:
– Ну, мам, мы же не копы. К нам это не относится.
– Но мы все равно должны соблюдать законы, Коннор.
Он скрещивает руки на груди:
– А ты их никогда не нарушала?
Конечно, нарушала, но, по крайней мере, понимала это. Я всегда взвешивала все «за» и «против»: необходимость следования законам и последствия их несоблюдения. А Коннор даже не задумался об этом. Похоже, он вообще не думал.
– Сейчас не обо мне речь.
Он вскакивает на ноги, нависая надо мной:
– А может, стоило бы и о тебе.
Сын тяжело дышит, сгорбившись. Он так взволнован, что я задумываюсь: а не много ли от него требую? Он все еще приходит в себя после трагедии в школе. Возможно, ему нужно больше времени.
– Думаю, тебе сто́ит передохнуть от расследования.
Он делает круглые глаза.
– Серьезно? – Взмахивает руками, срываясь на крик: – И чем мне тогда заняться, черт побери?
В его голосе гнев и обида, и это тревожно. В последние месяцы я все чаще замечаю в сыне такое, и мне это не нравится. Нельзя не задуматься, нет ли здесь связи с Кевином, и если да, то как еще Кевин мог повлиять на сына.
От этой мгновенной вспышки гнева внутри меня что-то тревожно сжимается. В какой-то момент я почти пугаюсь собственного сына. Мое сердце бьется чаще, и я опять чувствую прилив адреналина – как во время опасности, когда я готова сражаться или бежать.
Это выводит меня из равновесия. «Это же мой сын, – напоминаю я себе. – Он хороший мальчик. Мне нечего бояться».
Но это не значит, что я должна одобрять его поведение в последнее время.
– Просто мне кажется, что, учитывая все происходящее…
Сын становится мрачнее тучи:
– Ты имеешь в виду Кевина? Можешь называть его по имени. Незачем ходить вокруг да около, как будто я забыл, почему мы уехали из города.
Он в первый раз заговорил про Кевина и стрельбу.
– Хочешь поговорить об этом?
Коннор фыркает:
– Нет. Все, чего мне хочется, – так это убраться отсюда. – Он направляется к двери. – Пойду прогуляюсь.
– Коннор, ты же знаешь, так нельзя. Мы в незнакомом городе. Гулять в одиночку слишком опасно.
Он поворачивается и всплескивает руками:
– Тогда чем мне, по-твоему, заниматься весь день, а?
В дверях появляется Ви, давая понять, что слышала весь разговор.
– Я пойду с ним, миз Пи. Тебе так будет легче?
Не уверена, будет ли. Ви далеко не образец ответственности. Но Коннор прав: заставлять его сидеть сутки напролет в номере несправедливо. Вспоминаю слова Сэма после стрельбы: нужно дать Коннору время и личное пространство, чтобы он разобрался во всем сам, а не заставлять откровенничать насильно. Вряд ли это приведет к чему-то хорошему. Хотя на самом деле я до сих пор не уверена, прав ли Сэм.
И я уступаю.
– Только все время держите мобильники под рукой, вы оба.
Коннор уже вышел за дверь и ничего не отвечает.
Ви останавливается.
– Я присмотрю за ним, миз Пи. Обещаю, – искренне говорит она.
Я благодарно киваю.
Стою в дверях, наблюдая, как Коннор и Ви идут через парковку к шоссе. Я уже сомневаюсь, стоило ли отпускать их одних, и подумываю пойти следом. Внутри меня вечно идет трудная борьба: я разрываюсь между желаниями держать детей в защитном коконе или дать им свободу, без которой они не смогут вырасти самостоятельными.
Это одно из главных последствий Сала-Пойнта. Тогда я оказалась так близко к смерти – буквально висела на волоске. Если б Кец, рискуя жизнью, не предупредила меня, что этот псих Джонатан Брюс Уотсон собирается пустить ток по металлической лестнице, по которой я поднималась, я бы поджарилась до смерти. А если б поднялась выше до того, как пришлось прыгать, разбилась бы насмерть. Еще несколько ступенек, еще несколько лишних секунд колебаний – и мне конец.
И я больше не смогла бы защищать моих детей.
Сэм – их приемный отец, и я знаю, что он любит их как родных и ради них пожертвует собой. Знаю, что с ним они в такой же безопасности, как со мной.
Но где-то в глубине души я все равно каждый раз чувствую панику при мысли, что дети сейчас не рядом.