Эхо Москвы. Непридуманная история

Что касается «внутри», то здесь у меня другое ощущение. Я себя веду так, как я считаю правильным. Вот я знаю, что все, что я делаю… Я делаю то, что я считаю делать правильным в этот момент. Я очень уверен, я очень самоуверен. И поэтому когда коллеги внутри не понимают, а я не могу им объяснить, я всегда говорю одно и то же: «Или принимайте, или дверь там». Ну что я могу сделать? «Или мне верьте, что я делаю правильно, или дверь там, или ищите другое место». Это очень болезненно всегда, чрезвычайно. Уход Тихона чрезвычайно болезнен, на мой взгляд, связан с недоразумением и с ошибочным решением Тихона, но это его выбор. Еще люди уходили. Люди на ВГТРК ушли в последний год, и тоже болезненно. Вот болезненно. Ну что делать?

Л. РЯБЦЕВА: История Димы Борисова показывает наоборот, что можно работать на Первом канале и при этом не хотеть уходить с «Эха». А бывают истории…

А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет ограничений. Леся, у меня нет ограничений. Мне все равно, где люди… Есть люди, которых я бы не стал звать, потому что понимаю, что они не искренние и не честны. Мне очень важно, чтобы человек, какой бы он точки зрения ни был, чтобы он был уверен в том, что он делает правильно – то есть был, как я, в этом смысле. Вот я считаю, что он ошибается, что он делает неправильно, но я знаю, что он так считает.

Л. РЯБЦЕВА: То есть он искренний.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Да. Вот как ты.

Л. РЯБЦЕВА: Ну, это само собой, это понятно.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Когда ты поступаешь неправильно, тем не менее я с этим мирюсь, потому что ты так считаешь. Так и любой. У меня одинаковое отношение ко всем. С вами очень тяжело, очень трудно, но для меня главное – это то, что человек делает и говорит то, во что верит, а не играет здесь со слушателями.

Л. РЯБЦЕВА: Понятно, было бы проще, если бы мы были простыми. Но, мне кажется, на «Эхе» не могут работать простые.

А. ВЕНЕДИКТОВ: А я не люблю простых. Ну как работать с простыми?

Л. РЯБЦЕВА: Вот о том и разговор. Вы бы и не смогли с такими работать. «Эхо» бы и не построилось, если бы мы все были такие простые.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Неинтересно. В оловянных солдатиков играть, поверь, мне неинтересно. Может быть, я уже прошел то время, когда хотел, чтобы все мне подчинялись и делали: «налево» – налево; «направо» – направо; «кругом, шагом марш». Мне просто неинтересно. С такими людьми мне неинтересно.

Л. РЯБЦЕВА: Тогда случается разлом (по крайней мере, у меня) в том, что вы говорите. С одной стороны, вы хотите, чтобы все слушали вас и верили вам, потому что вы единственный главный редактор, и у редакции не может быть нескольких мнений, потому что все-таки один главный. А с другой стороны, у всех должно быть свое мнение, и они должны быть искренними. Что, это тогда должно быть ваше мнение и их мнение, бьющее в один клин, пусть и по-разному? Или что?

А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет, конечно. Попытаюсь объяснить. Я же не принимаю решения по каждому эфиру – ни по форме, ни по контенту, ни по интонации. Я человек-рамка. Вы – картина, я – рамка. Вот за рамки нельзя. Вот рамки такие. Я в этом смысле столяр, а не художник. Художники – вы. Каждый своей краской малюет, каляки-маляки пишет, а я делаю рамки. Вот за этими рамками, с моей точки зрения, нет профессии, там другие профессии. И моя точка зрения: когда человек вылетает за эту рамку, мне нужно взять его за руку, кисточку вернуть внутрь, и пусть каляки-маляки делает. А там уже все равно, кто – Кандинский или импрессионист. Совершенно все равно. Каждый рисует свое, но внутри этой профессиональной рамки. Никакого противоречия нет.

Л. РЯБЦЕВА: Много было таких разочарований, когда приходилось кого-то возвращать или кто-то так уходил?

А. ВЕНЕДИКТОВ: Я думаю, что они продолжаются каждую неделю на самом деле.

Л. РЯБЦЕВА: Разочарования?

А. ВЕНЕДИКТОВ: «Разочарование» – очень сильное слово. Конечно, разочарований было мало, но досады, что тебя не понимают… Слушай, ты сидишь на директоратах.

Л. РЯБЦЕВА: Ну, это я знаю, а читатели не знают.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Хорошо. Досада, что ты не понимаешь, что люди с тобой 20 лет, 15 лет, 10 лет, что есть люди, которых ты просто вырастил, которые просто одной крови (как в «Маугли»: «Мы с тобой одной крови – ты и я»), люди не понимают. Ну как, ты сидишь здесь, ты сидишь каждую неделю здесь… Я не понимаю, как не понимают. Вот так.

Л. РЯБЦЕВА: Так они до этого же понимали как-то 20 лет, а последние 5 лет не понимают?

А. ВЕНЕДИКТОВ: Ситуация изменилась вокруг. У людей меняется жизнь, их друзья, они принимают другие решения. Они же не живут только на «Эхе». С ними другие друзья, они им что-то говорят, те приходят и приносят это сюда. Это все нормально. Но как-то обидно, досадно бывает, что есть очевидные вещи, но как-то нужно применять силовые решения, в смысле, дополнительные усилия, а это отнимает силы. И когда у тебя просто бои на внешнем контуре, а еще и внутри вести с этим бои… не бои, а объяснять – это досада. Это не разочарование, это досада.

Л. РЯБЦЕВА: А сейчас сильнее дребезжит внутри, да?