Эхо Москвы. Непридуманная история

А. ВЕНЕДИКТОВ: Конечно, дребезжит внутри, потому что вокруг дребезжит – послушай. Вы все люди. Любой корреспондент, любой мой заместитель подвергается давлению среды – семьи, друзей, общества, телевидения, я не знаю чего. И очень трудно всему этому противостоять. Я это очень хорошо понимаю. Может быть, для этого нужно быть уже в зрелом возрасте, как принято говорить, чтобы понимать, где тебя дурят, или жить в Советском Союзе, например. Это очень тяжелая история на самом деле. И люди дребезжат.

Л. РЯБЦЕВА: Эта последняя пятилетка по сравнению с остальными – сильнее дребезжат?

А. ВЕНЕДИКТОВ: Конечно, потому что внешнее давление резко увеличилось с 2012 года. Более того, есть совершенно принципиальная вещь, когда часть журналистов стала заниматься гражданским активизмом – не только у нас, а вообще, это общая история. Я считаю, что на сегодняшний день это другая профессия. Пожалуйста, только… Почему я начал ужесточать правила? Это ответ на внешнюю среду. Это не я придумал, что есть журналистика, а есть гражданский активизм. И ты сама видела, как это вызывает недовольство, досаду моих коллег. Я ее понимаю, но я ее не разделяю, и поэтому этого не будет здесь, пока я здесь. Я просто считаю, что это другая профессия. Может быть, более благородная, может быть, сейчас надо им распространять альтернативную информацию, антипутинскую, не знаю, какую…

Л. РЯБЦЕВА: Проходорковскую.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Или проходорковскую. Это вопрос психологии. Я просто считаю: хорошо, если ты хочешь сменить профессию, давай ты сменишь профессию, это же не вопрос. Это, кстати, очень тяжело, потому что мы видим, что коллеги из других изданий себе это позволяют, и здесь мы проигрываем. Мы проигрываем, потому что мы не занимаем позицию, потому что мы занимаемся профессией. И это неправильно, наверное, с точки зрения рейтингов, поддержки определенных слоев населения, поддержки ядра наших слушателей, которые хотят от нас видеть только одно. Я это очень хорошо понимаю, но я этого делать не буду. Эта профессия мне не интересна.

Л. РЯБЦЕВА: Потому что вы уже ближе к пенсии, да?

А. ВЕНЕДИКТОВ: К смерти.

Л. РЯБЦЕВА: Про надгробие поговорим отдельно.

А. ВЕНЕДИКТОВ: К надгробию. Нет-нет, просто мой опыт показывает, что мне это не интересно. Я это прошел, наверное. Я это прошел знаешь когда? Когда Борис Николаевич избирался первый раз, еще «Эха» не было – 1987–1989 годы. Я активно в его кампании участвовал. Мне это было интересно. Я бегал…

Л. РЯБЦЕВА: То есть вы занимались гражданским активизмом.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, я занимался гражданским активизмом. Я уже это прошел, я это проехал до «Эха». Просто когда я пришел на «Эхо» – это другая профессия.

Л. РЯБЦЕВА: Цитируя Михаила Юрьевича Лесина, вопрос, который мы задаем всем нашим гостям, – про погоду за окном. Почему на «Эхе» сохранилась другая погода, другая атмосфера, другое все?

А. ВЕНЕДИКТОВ: Во-первых, потому что все-таки ядро «Эха» – те люди, которые основывали «Эхо» – они остались на «Эхе», и остались очень консервативные, я имею в виду: Корзун, Бунтман, я, грубо говоря. Они остались консервативны. Поскольку мы отвечаем за то, что на «Эхе» мы просто искусственно не давали этому меняться.

А во-вторых, потому что я историк, и я прекрасно понимал, почему… Помнишь, Андрей Васильев нам говорил, как у него были надежды с Владимиром Владимировичем? У меня не было никогда надежд с Путиным. Я просто знал, кого избрали. Я просто представлял себе эту фигуру. И я к ней отнесся знаешь как – «пошел внезапно снег». Когда пошел внезапно снег, надо шапку надеть и шубу купить.

Л. РЯБЦЕВА: И пережить.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет, просто другая погода. И все думали, что все продлится. А я точно понимал, что ничего не продлится. Нельзя сказать, что я был более дальновидным. Я просто себе представлял, как это все будет. И надо сказать, что до 2012 года все так и было, как я себе представлял, и поэтому мы были готовы к этому. Этот 2,5-часовой разговор с Владимиром Владимировичем один на один в 2000 году, с молодым президентом, когда мы определяли, что я отвечаю… Он мне это сказал, что я отвечаю за «Эхо», и все. Все равно, кто акционер, не акционер – неважно. «Ты отвечаешь за все». Я говорю: «О’кей, я отвечаю за все». И все, и с этого момента так все и осталось. То есть та договоренность действует, и я недавно про нее напомнил.

Л. РЯБЦЕВА: Говоря про Андрея Васильева… Он как раз в нашем последнем эфире сказал о том, что вы без этого жить не можете – вы не можете жить без этой сумасшедшей гонки, без «Эха».

А. ВЕНЕДИКТОВ: Могу, потому что для меня люди – главное. Для меня не структура главная. Мне плохо, когда уходят люди. Можно построить другую конструкцию, можно построить другой проект, наверное. Сейчас – не знаю. И насколько сил хватит – не знаю (про надгробие опять). Но, в принципе, можно построить другую конструкцию. Главное – людей сохранить.

Л. РЯБЦЕВА: Надгробие может проектом стать. Можете начать уже планировать дизайн.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Да у меня уже там скоро места не хватит, на этом надгробии. Придется какое-то большое надгробие…