Эхо музыки

Прус Болеслав Эхо музыки

Болеслав Прус

Эхо музыки

{1} - Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы.

Не пойдут уже, Орфей, за тобой ни вольные стаи диких

зверей, ни шумящие дубы, ни скалы, взволнованные звуками

твоей лиры. И не укротишь ты ими ярость волн морских и

буйного ветра, не остановишь падающий град и бесконечный

караван туч, плывущих в небе, - ибо нет тебя больше на

земле, Орфей... Напрасно льет слезы твоя мать Каллиопа.

Тщетна вся скорбь, если даже великие боги не в силах

спасти от гибели собственных детей...

I

Орфей торгующий

В час одного из последних своих воплощений на земле Орфей принял образ ребенка с очень длинными пальцами и оттопыренными ушами. Мальчик явился на свет в музыкальной семье, родители сразу поняли, что он будет великим пианистом, и всячески старались развивать его талант.

Талант действительно был необычайный. Мальчик часами сидел за фортепьяно, ноты научился читать за неделю и подбирал труднейшие мелодии, которые слышал только раз. В восемь лет он уже умел играть, не сбиваясь, даже на прикрытой салфеткой клавиатуре и обладал таким музыкальным слухом, что превосходно подражал речи всех знакомых и голосам многих птиц и домашних животных.

Он был трудолюбив и благодаря этому окончил не одну, а две консерватории, брал уроки у известнейших музыкантов и в конце концов стал незаурядным и высокообразованным пианистом.

Наилучшим доказательством его учености были сочинения на мотивы мало известных публике композиторов, темы которых он, как уверяли критики, развивал и облагораживал.

Родные постоянно твердили, что при такой гениальности он непременно составит себе большое состояние, - и юный Орфей довольно рано начал обдумывать способы превращать музыку в деньги. Однажды, добившись приема у Листа, он упал перед ним на колени, в другой раз имел счастье поцеловать руку у Верди. Несколько позже он написал хвалебный гимн Мейерберу, а еще через полгода совершил паломничество в Байрейт, чтобы там, у ног великого творца музыки будущего{85}, отречься от прежних заблуждений, которые он объяснял чересчур пылкой страстью к искусству.

Таким-то образом он снискал расположение крупных мастеров и представителей различных школ в музыке. Его приглашали давать уроки в семьях банкиров, он завел приятелей среди журналистов и несколько раз выступал на придворных концертах в качестве "феномена". За военный марш, сочиненный для армии князя Монакского, он был награжден орденом, а кадриль, посвященная императрице Евгении, сделала его популярным в кругах законодателей мод.

После войны 1870 года он в Париже дал концерт в пользу Эльзаса и Лотарингии. Популярность его достигла апогея. Он стал настолько знаменит, что к нему со всех сторон обращались с просьбами написать несколько слов "с благотворительной целью". И он писал: в Париже - о свободе и братстве народов, в Мадриде - о величии католической веры, в Берлине - о философии музыки, в Варшаве - о любви к отчизне, в Риме - против светской власти пап, а в Петербурге - о светлом будущем славянских народов. К тому времени у него уже было несколько десятков тысяч франков в надежнейших акциях, приносивших самые высокие проценты. Он завел личного секретаря и имел право бесплатного проезда по всем главным железным дорогам страны.

В своей концертной деятельности он придерживался очень простой системы. Каждый год сочинял новое произведение (о коем приятели его, известные критики, распространялись в печати очень много, хотя и довольно туманно) и, разучив какую-нибудь трудную пьесу так, что никто не мог с ним сравниться в беглости, объезжал с этими достижениями всю Европу, давая по одному концерту в Париже, Лондоне, Берлине, Вене. Из столиц мира увозил он хвалебные рецензии (отрицательные он не удостаивал вниманием), вклеенные в альбом вместе с автографами местных знаменитостей. Но капитал свой он умножал концертами не в столицах, а в провинциальных городах и на курортах, где обычно за несколько дней до его выступления газеты извещали, что он приезжает, затем - что его "упросили порадовать концертом наш город, известный своими любителями и знатоками музыки".

Все это устраивал его секретарь, в чьи обязанности также входило разыскивать во всех концах света влиятельных меценатов, давнишних приятелей и коллег знаменитого пианиста или хотя бы их однофамильцев. И, по удивительному стечению обстоятельств, у маэстро находились старые приятели повсюду, чуть ли не в таких местах, как Пекин, Тонкин и Хартум.

Секретарь умел удачно выбирать время для гастролей маэстро, в каждый город они попадали как раз тогда, когда "сливки" местного общества затевали какой-нибудь большой благотворительный концерт. Разумеется, маэстро приглашали в нем участвовать - сперва робко, потом настойчиво. Он играл немного и словно нехотя, но играл, и его награждали бешеными аплодисментами.