Эхо небес

Как я уже сказала, медитация — это система, которую он разработал, чтобы мы смогли научиться чувствовать все возрастающую плотность времени. Он не похож на человека с научным складом ума и, безусловно, не является человеком действия — теперь мне жаль, что назвала его похожим на вас, разве что без очков, — но я уверена, что он принадлежит к той породе людей, которые, сосредоточившись на чем-то одном, способны создать методику, позволяющую распространять свои мысли дальше и дальше. Именно так он пришел к идее создания Круга. Каким бы примитивным это ни казалось, мы занимаемся здесь медитацией, настраивающей нас на большую чувствительность к концентрированности времени.

В идеале надо прийти к ощущению этой плотности, просто все время живя «сейчас». И бывают моменты, когда это все же удается, но гораздо чаще ты не способен поймать это ощущение, сколько бы ни старался. Система, разработанная Маленьким Папой, учит брать наиболее яркие из прожитых событий и мысленно переносить их в настоящее. Не вспоминать то, что прошло, а делать так, чтобы «сейчас» и другое время, не совпадающее с «сейчас», и еще одно, тоже существовавшее обособленно, — все разворачивались бок о бок друг с другом как несколько параллельно идущих нитей… Добившись этого, вы действительно чувствуете, как возрастает плотность времени, как происходит ее удвоение, утроение… В качестве визуального подспорья у нас нарисованы радуги: и на стенах общей комнаты, и в спальнях.

Я приняла этот медитативный комплекс без всякого сопротивления. Собственно, и переехала сюда в первую очередь ради него. После события в Идзу я ни на минуту не переставала думать о Мусане и Митио. Даже когда мысли о них отходили на задний план, стоило мне осознать это, и они снова оттесняли всё. Это было страшнее всего — о том же писал в своих письмах Саттян. Каждый день был агонией. Мысль, что так будет до гроба, изнуряла; все глубже уходя в отчаяние, я порой приходила, к заключению, что единственный выход — самоубийство. Но мой уход из жизни привел бы к тому (по-моему, я уже говорила вам об этом), что образы Мусана и Митио, которые продолжают жить в этой моей ни на что не пригодной голове, сразу окажутся стерты. А это означало бы, что я не только не воспрепятствовала самоуничтожению моих детей в реальной жизни, но еще и изгладила их следы, живущие в моей памяти… А значит, как бы я ни страдала, я не имею права себя убивать.

С этими мыслями я жила, пока Маленький Папа не посоветовал мне вот что: «Ты говоришь, что страшное „сейчас“, предваряющее трагедию и следующее за ней, постоянно живет у тебя в мозгу вместе с реальным „сейчас“. Почему бы тебе не ввести и еще одно „сейчас“, добавив к первым двум то „сейчас“, когда дети были живы и счастливы?»

Медитация и есть комплекс мер, используемых для достижения этой цели. Наставляя меня в разговоре с глазу на глаз, Маленький Папа сказал, что можно сделать так, чтобы воспоминания о несчастье работали мне на пользу. «Если не удается отогнать эти страшные воспоминания, попробуй сделать обратное: сама двигайся им навстречу. Но пестуй не сожаления, не чувство, что тебе не расплатиться за содеянное. Научись оживлять случившееся и переносить его во время, проживаемое тобой сейчас. Если научишься, обретешь третье „сейчас“ — то время, когда была счастлива с Мусаном и Митио, — и это третье начнет само всплывать на поверхность сознания, переплетаясь с первыми двумя „сейчас“. Не дай ему ускользнуть — и с тобой будет это трехслойное ощущение».

Я последовала советам Маленького Папы. И моя жизнь изменилась. Конечно, непрерывно ощущаемый ужас случившегося причиняет все ту же боль и отбрасывает тень на все, что я делаю здесь, в Круге, но я научилась соединять его с тем временем, когда мы с детьми счастливо жили вместе. Это дает мне отчетливое ощущение наполненности текущего момента и помогает приближаться к пониманию сгущения времени по мере нашего движения к апокалипсису. Хотя и не могу еще сказать, что действительно осознала это…

С помощью мелких подробностей, обрывков воспоминаний я каждое утро ввожу свое сознание в должные рамки. Например, представляю себя сидящей в залитой утренним солнцем комнате, рядом со мной Мусан, очаровательный малыш, еще не обнаруживший никаких признаков умственных отклонений, прелестный, детски непосредственный, слушает льющуюся из приемника музыку. «Шопен», — говорю я ему, и он повторяет: «Ппен». «А это был Бетховен», — объясняю я, и он журчит: «Бен-бен». А рядом, в своей кроватке, Митио складывает из кусков лето самолет — громадный, больше его головы…

И это мое «сейчас»…