Эхо Непрядвы

Быстрый глаз князя примечал множество ратников на стенах и в стрельницах башен, поднятых его появлением, там и тут торчали алебарды, копья, плоские лезвия русских рогатин. Изнутри к стенам приставлены широкие ступенчатые лестницы из свежих плах, еще видны сметенные в кучи щепа и стружки, тут же громоздятся поленницы дров, стоят бочки смолы и котлы с водой, возвышаются груды отесанных камней и ядер из тяжелой свинцовистой глины, связки метательных копий. Вблизи «опасных» стен — по восточной, северной и северо-западной стороне — сооружены фрондиболы — метательные машины упрощенного типа в виде колодезного журавля, способные бросать через стены пудовые камни и целые мешки ядер. Кремль едва просыпался. На площадях, на перекрестках улиц слабо чадили костры, возле них, опираясь на копья и алебарды, подремывали стражники. На подворьях, заставленных телегами, женщины разводили под таганами огонь, поскрипывал колодезный журавель, из-за оград доносились шорохи молочных струй и повизгивание голодных поросят. На всадников не обращали внимания, лишь один из ополченцев у костра спросил: «Откуль, витязи?»

Жаль чего-то стало Остею. И радовался, что видит крепость устроенной, а словно обманули его. Не потребовалось от Остея немедленных подвигов во спасение великокняжеской столицы, толпы не валили ему навстречу, не звонили колокола, не шли попы с хоругвями и святыми реликвиями. Народ спал — в боярских и купеческих домах, в клетях, житницах и амбарах, приспособленных для жилья, спал в шатрах и прямо среди подворий, благо стояла теплынь, — спал и не чуял близости спасителя. Остей вдруг заволновался: не придется ли ему, посланцу государя, доказывать свое право возглавить оборону, назначать и смещать начальников, вести переговоры с Ордой?

Дядя, Дмитрий Ольгердович, сказал ему на прощание: подобной чести иной князь во всю жизнь не дождется, — Остей же с радостью послужил бы Донскому в чистом поле, командуя даже сотней, а эту честь уступил дяде. Но Дмитрий Ольгердович мечом и преданностью давно уж выслужил у московского государя немалый удел, Остею же надо еще заработать свой хлеб. И княжеский хлеб нелегок, если ты не получил готового наследства. В Литве смутно. Многочисленные сыновья Ольгерда — родные дядья Остея — грызутся за каждый городок и клочок земли. От отца, владеющего бедным Киевским уделом, не разживешься, да Остей и не единственный сын. Идти на службу к западным государям тому, кто крещен в православии, — значит, заранее обречь себя на изгойство. На Руси он свой.

Если Москва падет, Остея ожидает гибель, хуже того — мучительный ордынский полон. Но если Москва выстоит, слава его сравняется со славой дядей Андрея и Дмитрия — куликовских героев.

У великокняжеского терема вооруженный привратник, увидев Остея в сопровождении бояр, согнулся в поклоне.

— Милости просим, государи. Хоромы пусты и конюшни — тоже, всем хватит места. Я счас конюхов кликну.

— Где воевода ваш? — строго спросил Остей, спешиваясь.

— Адам, што ль? Дак он стоит в дому князя Володимера — там все начальные. А государев терем велено не заселять на случай чего да штоб не попортили утвари.

Прозвонили к заутрене. Князь решил не торопить события, занялся размещением дружины, но в ворота скоро вломились горожане в кольчугах, кафтанах, епанчах, все до одного опоясаны мечами, за голенищами — длинные ножи, на поясах у кого праща, у кого железная булава. Передний детинушка средних лет, скинув богатую кунью шапку, поклонился князю в пояс, звучно заговорил:

— Слава всевышнему, дождались сокола. Примай, Остей Владимирыч, крепость, ослобони от тяжкой заботы.

Остей улыбнулся с облегчением:

— Ты уж и рад… Адам-суконник, я не ошибся?

— Не ошибся, государь, — уж как рад, словом не сказать.

— Ладно, воеводство приму — на то воля великого князя Донского. Но тебя, Адам, с твоими подручными не ослобоню от дела. Как мне без помощников? Бояр-то, почитай, нет у меня.

— Э, государь, — ответил темнолицый человек с клешневатыми руками не то бронника, не то кузнеца. — Был бы князь — бояре сами найдутся.

Остей свел белесые брови. Сдержанно спросил:

— Что о татарах слышно?

— Да уж в зареченской стороне показывались их дозоры. Большое войско будто на Пахре. Олекса Дмитрия вечор сам пошел в сторожу, ждем с часу на час.

Клешнерукий вдруг со смехом прогудел:

— Што я говорил! Эвон, князь, бояре подваливают!

Сначала в воротах появились сразу три черные рясы монастырских настоятелей, во главе шествовал рослый архимандрит Симеон. За святыми отцами — толпа боярских кафтанов, шуб и шапок, оружные отроки и челядины.

— Глядите: великий боярин Морозов!

— Чудны, господи, дела твои: то ни единого воеводы в Белокаменной, то сразу три! — хохотнул клешнерукий.

— На готовенькое вороньем летят, — заметил другой.

Монахи наперебой благословляли князя, он, кланяясь им, с удивлением поглядывал на Морозова.

— Здоров ли государь наш, Димитрий Иванович? — загудел тот хрипловатым голосом.

— Здоров, — сухо ответил Остей. — А ты, боярин, будто занедужил?