Эхо Непрядвы

Тараны продолжали греметь во все ворота, но у Набатной башни черепаха уже пылала, облитая греческим огнем; прислуга, оставив попытки потушить адскую смесь, разбегалась. У Фроловских ордынцам вначале удалось сбить пламя жидкой грязью. Вавила, орудуя длинным черпаком, опустошал уже второй бочонок, свергая вниз потоки смрадно дымящей черной жижи. Вычерпав бочонок наполовину, сунул внутрь горящий факел, поднял и перевалил через прясло, обрушив на вражеский таран столб огня. Черепаха воспламенилась с новой силой, горящая смола с жиром потекла в щели, облитые огнем ордынцы выскакивали из укрытия, катались в грязи рва, среди головешек и трупов. Теперь лишь у Никольских ворот бухал таран, но там башенный проход заложили изнутри рядами обожженных кирпичей, слитых крепчайшим раствором.

Между тем на пепелище посада, за линиями конных и пеших стрелков глубокие колонны воинов пришли в движение, и в тот момент, когда умолк таран под Фроловской башней, начался самый мощный штурм Кремля. Под неистовый грохот бубнов, завывание труб и дудок тысячи врагов кинулись к стенам между главными стрельнами. Катапульты заработали во всю силу, словно враг хотел градом камней и лавой огня отсечь защитников укреплений от самого города. Перегретые тюфяки, надорвав свои железные голоса, стали умолкать. Остей приказал заряжать фрондиболы бочонками подожженной смолы и греческого огня, не жалея огнеприпасов, а запасным сотням подниматься на стену. Под смертоносным градом, по горящим лестницам отряды каменщиков, красильщиков, шерстобитов, огородников, ополченцев из числа беженцев устремились на помощь бронникам, плотникам, суконникам, кузнецам и кожевникам, которые под: утро снова были поставлены на стену в предвидении штурма. Монахи с толпами ополченцев вносили наверх священные образы покровителей русской земли и оставались среди бойцов, подавая пращникам камни и пули, лучникам — стрелы, метальщикам — сулицы, принимая бочки с кипятком и горячей смолой.

— Ну, Беско, вы тут и без меня управитесь. Заколачивайте заряды потуже, чешите их в хвост, я же пойду в морду чесать. За сынка посчитаться надо. — Говоря это, Вавила надел стальную мисюрку с бармицами и прямой стрелкой, оберегающей переносье, — дар воеводы Боброка-Волынского за новую пушку, — сбросил полукафтан, под которым была надета байдана из толстых блестящих колец, — вторая половина воеводиного подарка, — взял длинную рогатину с крюком.

Два тюфяка из отданных Вавиле в досмотр стояли слева от башни — как раз там, куда, по-звериному воя, лезли по лестницам степняки. По пути Вавила остановился около мужиков, принимавших снизу медный бочонок с кипящей смолой.

— А ну, подержите копье! — Обхватив бочонок, уверенно поднял. В лицо пахнуло едучим дымом, обожгло руки сквозь кольчужные рукавицы. — Расступи-ись!

Ратники, метавшие вниз камни, отпрянули, Вавила, заслоняясь бочонком, как щитом, шагнул на край стены между зубцами. Одна за другой две стрелы скребнули железо, толкнуло в плечо. В двух локтях от его ног в стену упирались толстые необструганные жерди с суковатыми поперечинами. По лестнице, прикрывая головы и спины круглыми щитами, по двое в ряд ползли вверх квадратные люди в серых кожах. На какое-то мгновение из-под щита глянуло смуглое, искаженное страхом и злобой лицо, сверкнули оскаленные зубы, ордынец угрожающе закричал, и Вавиле послышалось визгливое рычание. В смоляном дыму он уловил острый, отвратительный запах неопрятного зверя. Эти люди шли убивать людей, и сам он стоял здесь, чтобы убивать их. Что же такое случилось, если разумные существа, обыкновенные пастухи, с которыми он два года назад так мирно и дружески беседовал у ночного костра в Диком Поле, уступавшие ему возле огня лучшее место, старавшиеся угостить лучшим куском баранины, — эти самые пастухи превратились в зверей и его самого сделали зверем?..

— Бочку не кидай! — Крик словно подтолкнул Вавилу, он опрокинул бочонок, успев увидеть, как тягучая черная завеса хлынула на щиты и спины, отскочил, присел, размахивая обожженными руками, бочонок со звоном катился по стене.

— Ага, не нравится, крысюги! — кричал молодой ополченец, швыряя вниз камни. Кто-то выдернул стрелу, засевшую в кольчуге.

— Ух, здоров ты, пушкарь!

— Вавила, тюфяк порвало, што делать?

— Берите сулицы, камни! Стоять — драться!