Эхо проклятого леса

В автобусе стояла невыносимая духота, взопревшие лица обливались потом, но только не лицо этой женщины. Оно выглядело бледным и сухим – отпечаток старости. Одета пожилая пассажирка была в потертое драповое пальто – единственную в этом автобусе вещь, способную поспорить с ней самой в вопросе возраста.

– Сама ты дрянь! Парю где хочу, это не запрещено! – рявкнул Марк и, зачесав спадающую на один глаз кудрявую челку, отвернулся.

– И вот это – будущие мужчины, – еле слышно пробубнила женщина. – На таких даже демоны не позарятся.

От этих слов у Тошки похолодело внутри, а вот Марк пропустил их мимо ушей. Он уже снимал сторис на телефон и рассказывал своим немногочисленным зрителям, что они с Тошкой собираются призвать сегодня Агату. Пару раз он даже порывался снять друга, но тот шарахался от камеры как от назойливой осы, отворачиваясь и отмахиваясь.

– Ну как? Кто-нибудь присоединится? – спросил Тошка спустя десять минут.

– Не-а. Голяк полный. Ну и ладно, нам больше достанется. Ты только представь, что будет, если выйдет? Пятьсот тысяч – это же сумасшедшие бабки.

Марк мечтательно заложил руки за голову и погрузился в свое воображение, но смог провести в грезах лишь несколько секунд. Водитель автобуса резко повернул, проехав на желтый, и ударил по газам. Люди с оханьем прижались на одну сторону машины, а в проход упал большой пакет. Из него на пол выкатилось несколько яблок.

«Козел! Не дрова везешь!» – послышалось со средних рядов.

Друзья залились звонким смехом и, тоже кинув в водителя пару колких фразочек, принялись обсуждать будущие летние каникулы. До конца учебного года всего ничего – каких-то пару контрольных и зачет по физкультуре. Тошка просто обожал эти зачеты, а вот Марк старался их избежать по состоянию здоровья, заказав заранее липовую справку у своей тетки, заведующей детской поликлиникой.

За окном пролетали пыльные проспекты, скверы, строительные площадки, торговые центры и уже вовсю функционирующие фонтаны. Все это богатство вот-вот должно было стать доступным для ребят. Как только прозвенит последний звонок, они вырвутся из дверей своей зачуханной, пропахшей краской, компотом, меловой пылью и одеколоном директора школы и смогут наконец излазить город вдоль и поперек.

Тошка смотрел на футбольные поля, огороженные сеткой, и облизывался, представляя, как его дворовая команда разносит в пух и прах этих снобов из футбольной секции, куда его отказались записывать родители.

Марк же мечтал посидеть на ступеньках торговых рядов, где собиралась по вечерам вся школьная тусовка и в лучах заката слушала музыку из портативных колонок, каталась на гироскутерах, пила энергетики и парила вейпами.

Наконец, свернув на проспект Ленина, автобус поддал газу и понесся вдоль центрального парка. Лесной массив, огражденный черным забором из высоких металлических прутьев, был самым огромным куском зелени в городе и ближайших районах. Словно заключенные, просовывающие свои руки через тюремные решетки, высокие деревья протягивали пушистые зеленые ветви за ограждение. Бо́льшая часть парка была неухоженной лесной чащей, где годами люди самостоятельно протаптывали тропинки, прячась от зноя и городской суеты. Не знакомый с местностью человек, гуляя по этим зарослям, может даже ненадолго заплутать, но вполне достаточно идти вперед, никуда не сворачивая, и уже через некоторое время он все равно упрется в забор, где обязательно будет прореха. Окультуренная же территория, закатанная в асфальт и подключенная ко всем видам коммуникаций, была сосредоточена в самом центре леса, мимо которой проезжал автобус с ребятами.

Тошка прилип своим потным лбом к мутному стеклу и оценивал фронт возможных будущих работ. Каждый год городской парк набирал школьников, чтобы привести в более-менее надлежащий вид то, что должны были заменить еще десять лет назад. Покосившиеся скамейки, неработающие фонари, вечно закрытые на замок детские карусели, главная сцена с дырами в полу, забор, где половину прутьев давно сдали на чермет местные бомжи, – все это перекрашивалось и латалось по несколько раз за сезон в течение полувека. Создавалось впечатление, что только благодаря жирным слоям краски ничего не развалилось окончательно. Еще родители мальчишек работали в этом парке, когда учились в школе, и никто в городе не удивится, если через десятки лет следующее поколение тоже возьмет в руки кисти, валики, банки и, зайдя с разных углов, начнет раскрашивать в веселые цвета то, на что без слез не взглянешь.

Парк платил копейки – раскидывал на группу школьников половину зарплаты, выделяемой на двух-трех взрослых рабочих, которые числились лишь на бумаге. Остальное шло в карман директору.

Деньги мало волновали Тошку – гораздо больше можно было заработать у отца на копке траншей под силовой кабель. Его интерес был простым и в то же время невероятно сложным. Мальчишеская любовь – очень сильная и хрупкая вещь. Тошка готов был перекрасить каждую железку, прибить каждую отвалившуюся дощечку, вымести весь мусор, если это поможет в любовных делах. А влюблен Тошка был по самые уши.