Эхо прошедшей войны

После плена – госпиталь в Саратове. Многочисленные операции, пересадка кожи, диетическое питание. Сначала давали в день несколько чайных ложек теплого некрепкого, чуть сладкого чая. Затем – немного компота. Наконец – куриный бульон. Постепенно начинал работать желудок. Появилось непреодолимое, постоянное, все заполняющее собой, сильнее даже боли от ран и ожогов, чувство голода. От слабости не мог двигаться. Со слезами на глазах просил есть. Но нельзя. Пища для него тогда была смертельным ядом.

Приходилось заново учиться ходить, заниматься лечебной гимнастикой, набирать вес, наращивать мышцы. 13 марта 1943 года семья Ефима Даниловича получила от него письмо (первое после похоронок).

В апреле месяце, после излечения, из Саратовского госпиталя Ефим Данилович был направлен в местный орган НКВД. Там должна была решаться его дальнейшая судьба (обратно в полк, или в штрафбат, а может и того хуже…). Все-таки был приказ №227. Все-таки он был в плену.

На улицах города случайно встретил однополчан (прибыли в Саратов получать новые машины). Здесь же, в Саратове был и командир полка полковник Бровко Иван Карпович – «Батя». Силовым решением, минуя НКВД, Бровко И. К. отправил Ефима Даниловича на аэродром, посадил в самолет – и домой, в полк. Полк в то время базировался неподалеку от его родного села Преображенье – в Липецке.

После столь долгого перерыва в полетах (пять месяцев), после перенесенных лишений, командование смогло доверить Ефиму Даниловичу лишь рассыльный У-2 (почта, рекогносцировка местности, перевозка запчастей, экипажей боевых самолетов и прочее).

Но боевой летчик не смирился. Он часами просиживал в кабинах бомбардировщиков на земле. Заново приучал руки и ноги к рычагам и педалям управления самолетом. Давали еще себя знать и ожоги, и швы, и обморожения, и истощение организма. Но надо было возвращаться в строй.

В июне месяце Ефим Данилович несколько раз на своем У-2 прилетал домой, в село Преображенье, «на побывку». Самолет садился на гречишное поле. Какое счастье было для семьи. Какая радость и гордость для односельчан. Желающих он даже катал на самолете.

Но на войне нет легких и безопасных должностей. Во время очередного полета в прифронтовой полосе, Ефим Данилович был атакован вражеским истребителем. На У-2 тягаться с «Мессером» трудно. Немецкий летчик загнал его за линию фронта и пулеметной очередью подбил (размочалил лопасти пропеллера). Пришлось садиться. Приземлился на околице какой-то деревни. Немцев и полицаев там не оказалось. С местными стариками и бабами закатили машину в сад. Замаскировали досками, ветками, соломой. Принялись за ремонт. Зашивали перкаль на пробитых плоскостях, спиливали с пропеллера размочаленные ошметки стараясь оставить побольше площадь лопастей, в кузне точили что-то для мотора. Кое-как к утру «подшаманили». А по дороге уже клубится пыль – немцы на грузовиках. Ну не снова же в плен!

Бросил топор. Сел в кабину. Завел мотор. Поехали! На «обкусанном» пропеллере не взлететь. Рядом речка, за речкой, поляна, перелесок, за перелеском уже свои. Направил самолет к реке – все-таки ближе к своим. Самолет подпрыгнул раз, другой, вдруг вопреки всем законам аэродинамики, оторвался от земли, перелетел через речушку, плюхнулся вниз, и скачками через поле, через перелесок, к своим. Сейчас этот пропеллер хранится в музее авиационного полка в Полтаве.

Однажды командир полка Бровко И. К., проезжая на «виллисе» по аэродрому, увидел, как в кабине неисправного бомбардировщика Ефим Данилович самостоятельно отрабатывает полетные упражнения. Кивнув на искалеченные руки летчика, он спросил его:

– Не подведут?

– Не подведут, – твердо ответил летчик.

– Подбирай экипаж, – сказал командир.

И вот первое боевое задание – снова на Ил-4.

– Не верю! – заявил начальник особого отдела, – Он был в плену. Перелетит к немцам.

– Не веришь, – сказал командир, – Полетишь вместе с ним. Проверишь его в бою.

Экипаж Ефима Даниловича был назначен лидером-осветителем. Это значит, – первым войти в зону зенитного огня противника, обеспечить освещение объекта (осветительными бомбами на парашютах) для бомбометания всего полка и последним выйти из зоны огня – если не собьют.

Бомбили железнодорожный узел Апостолово. Огонь был плотным. Задание было выполнено. Не сбили.

После возвращения на аэродром в машине насчитали семьдесят три пробоины. Особист кратко кивнул головой:

– Летай.

Потом была Курская битва. Потом были Бухарест, Констанца, Винница, Севастополь, Будапешт, Берлин, Вена, Кенигсберг, Данциг, Хельсинки. Всего 346 боевых вылетов в глубокий тыл врага.

Полк стал именоваться 10-м Сталинградским гвардейским бомбардировочным полком дальней авиации.

После всего увиденного и испытанного в плену, ненависть к фашистам у Ефима Даниловича была лютой. Каждый раз после завершения бомбометания, он вновь возвращал самолет к объекту и с бреющего полета пушечно-пулеметным огнем добивал, вколачивал в землю, рвал в клочья все, что там еще было живого, при этом полностью опустошая боекомплект, до последнего патрона.