– Хм-м… Знаю, ему впервой… Но, думаю, лучше выпороть пожестче, – тихо произнес он. – Бедный парнишка чувствует себя ужасно.
В изумлении Брианна искоса на него посмотрела, но Роджер кивнул, и его вытянутые в угрюмую линию губы немного расслабились. Расстегивая на ходу ремень, он отправился вслед за Джемом.
Мы втроем неловко стояли в кухне, не зная, что делать дальше. Брианна тяжело вздохнула, совсем как Роджер, выпрямилась, встряхнулась, словно собака, и взяла одну из убитых куриц.
– Их можно есть?
Для проверки я потыкала одну птицу – плоть под кожей была мягкой и дряблой, но кожа еще не начала отделяться. Взяв петуха, я его понюхала: ощущался резкий и сильный запах засохшей крови и кислый душок помета, но сладковатой тухлятиной не пахло.
– Думаю, да, если тщательно приготовить. Часть мы потушим, а остальное отварим для бульона и фрикасе, но вот перья никуда не годятся.
Пока миссис Баг пошла прилечь, Джейми отправился в погреб за луком, чесноком и морковкой, а мы с Брианной принялись за грязную работу – стали ощипывать и потрошить жертв. Мы практически не разговаривали, лишь изредка бормоча что-нибудь в процессе работы. Но когда Джейми вернулся и поставил корзинку с овощами на стол возле Бри, та подняла на него глаза.
– Это же поможет? – спросила она серьезно. – Правда?
Он кивнул:
– Когда сделал что-то плохое, то чувствуешь себя паршиво и хочешь все исправить, так? Но исправить что-либо подобное уже невозможно. – Джейми указал на груду мертвых кур. Начали появляться мухи: они ползали по мягким перьям. – Лучшее, что ты можешь сделать, это почувствовать, что искупил свою вину.
Через окно донесся приглушенный вопль. Брианна инстинктивно вздрогнула, но потом тряхнула головой и, отмахиваясь от мух, потянулась за курицей.
– Я помню это, – сказала я мягко, очнувшись от образов минувшего. – Уверена, что Джемми тоже.
Джейми тихо усмехнулся, после чего замолчал. Я чувствовала, как его сердце бьется за моей спиной, медленно и уверенно.
Мы дежурили по очереди всю ночь, каждый по два часа, так, что кто-то из нас троих – либо Джейми, либо Йен, либо я – все время был начеку. Джон Смит казался надежным, но существовала вероятность, что кому-нибудь из команды «Чирка» взбредет в голову освободить моряков из трюма в надежде, что позже это поможет ему спастись от повешения за пиратство.
С полуночным дежурством я справилась достаточно хорошо, но подниматься на рассвете пришлось с трудом. Пробуждаясь, я пробивалась к сознанию, словно выбираясь из глубокого колодца, выстланного мягкой черной шерстью, а болезненная усталость цеплялась за мои израненные и ноющие руки и ноги.
Как только я вылезла из застеленного одеялом гамака, в него тут же завалился Джейми, и, несмотря на острое рефлекторное желание вытащить его оттуда и самой забраться в гамак, я слегка улыбнулась. Либо он полностью уверен в том, что я могу продолжать дежурство, либо уже готов умереть от усталости и морской болезни. Или и то и другое вместе, подумала я, поднимая морской офицерский плащ, который Джейми попросту с себя сбросил. Единственное, что я выиграла в нынешней ситуации: жуткий плащ покойного прокаженного остался на борту «Чирка». Этот плащ был гораздо лучше: сшитый из новой темно-синей толстой шерсти, на алой шелковой подкладке, и все еще теплый от тела Джейми.
Поплотнее завернувшись в плащ, я погладила мужа по голове, чтобы посмотреть, улыбнется ли он во сне, – да, его губы слегка дрогнули в улыбке! – и, зевая, побрела в камбуз.
Еще одна маленькая радость: в буфете обнаружилась металлическая банка хорошего чая «Дарджилинг». Перед тем как отправиться в постель, я развела огонь под котлом с водой, и сейчас она была горячей. Я зачерпнула кипяток раскрашенной фиалками чашкой, похоже, из личного сервиза капитана.
Чай я взяла с собой наверх. Деловито обойдя палубу и взглянув на двух вахтенных матросов – мистер Смит держал румпель, я встала у борта, чтобы выпить свой ароматный трофей, глядя, как из моря встает солнце.
Если кому-то вдруг приспичило бы сосчитать минуты блаженства – к примеру мне самой, – то эта минута определенно попала бы в их число. Мне приходилось видеть рассветы в теплых морях. Будто раскрывался какой-то восхитительный цветок: великолепное медленное распространение тепла и света. Этот восход был северным. Он походил на медленно открывающуюся двустворчатую раковину: холодный и нежный, с перламутровым небом, которое переливалось над бледным серым морем. Мне подумалось, что в этом чувствуется нечто интимное, словно рассвет предвещает день, полный тайн.
Как только я всецело погрузилась в поэтические размышления, их прервал возглас: «Вижу корабль!» – прозвучавший прямо надо мной. Расписанная фиалками фарфоровая чашка капитана Стеббингса разбилась о палубу, я повернулась и увидела на горизонте позади нас верхушку белого треугольника, который с каждой секундой увеличивался.