Эхо прошлых времен

Эрик уловил, как потеплели ее глаза и как тут же вслед за этим она стиснула зубы. Знакомые признаки. Не хочет, чтобы он ей понравился, — во всяком случае, не сразу. В ее жизни было что-то такое, после чего она не доверяет людям или, может быть, только мужчинам. Когда она вымыла посуду и принялась доставать из холодильника продукты для сандвичей, Эрик заметил усталые морщинки на ее лице.

— Кажется, не я один здесь перерабатываю.

Словно не расслышав этих слов, Рокси мотнула головой в сторону расставленных на столе тарелок:

— Угощайтесь. Что будете пить — лимонад или воду?

— Лимонад, — ответил он и стал делать себе сандвич.

Рокси кивнула и заставила себя сосредоточиться на еде и напитках. Когда все было готово, она вынесла свой завтрак на заднее крыльцо и уселась в кресло-качалку Мод.

Уважая ее молчание, Эрик тоже ничего не говорил, пока готовил себе сандвич. Он вышел из дома вслед за Рокси и присел на ступеньку, как в детстве, прислонившись к одному из столбиков, поддерживавших козырек над крыльцом. Скрип кресла-качалки навевал воспоминания... хорошие и плохие... но ведь так всегда бывает в настоящей семье. Идеальны только фантазии.

А Рокси мысленно видела перед собой Джейми... Худенький, темноволосый, с затравленным выражением на лице, он сидел на качелях, сделанных из старой покрышки, подвешенной на ветке древнего дуба посреди двора.

— Я плохо сплю с тех пор, как увезли Джейми. Как только возвращаюсь домой — принимаюсь за ремонт и работаю до изнеможения, чтобы спать без задних ног.

Внезапно сообразив, что говорит вслух, она вспыхнула и крепко сжала губы.

Эрик услышал, какая любовь звучала в ее голосе.

— Вы с ним часто видитесь?

— Я с ним не вижусь. — В глазах у Рокси закипали слезы. — Мне даже не говорят, где он. Якобы привязанность ко мне помешает ему общаться с другими людьми. Но ведь он не общался даже с Мод... только со мной. Так и вижу, как он сидит где-нибудь, забившись в угол, испуганный и заброшенный.

Ее боль тревожила Эрика.

— Может, он подружился с каким-нибудь другим ребенком.

— Вряд ли. Он же ни с кем не разговаривает. Сидит один с угрюмым видом, а других детей это пугает. Они стараются держаться от него подальше. — С тех пор как умерла Мод, Рокси не с кем было поговорить. — Когда ему было шесть лет, у него на глазах отец в припадке пьяной злобы убил мать, а потом себя. Отец ревновал, думал, что Джейми на самом деле не его сын. Джейми взяла к себе бабушка — мать его матери, — но по-настоящему он был ей не нужен. Он никому не нужен. Она видела в нем его отца, а отцовская родня винила мальчика за все, что случилось. Он замкнулся. По словам бабушки, он замолчал в ночь убийства и, насколько известно, с тех пор не произнес ни слова. Примерно через год после трагедии бабушка прослышала о ферме Мод и привезла его сюда. Она даже не захотела зайти в дом. Стоя на пороге, вручила написанную от руки бумажку о передаче всех прав опекунства. Сказала только, что если Мод не захочет его взять, то может передать мальчика властям, потому что ей самой надоело с ним возиться.

Эрик вспомнил свое детство, до того как он попал к Мод.

— Тяжело расти никому не нужным.

— Быть ненужным всегда тяжело, в любом возрасте. — Рокси снова сжала губы. Она миллион раз уверяла себя, что пережила свою боль. Как видно, обманывалась. Но ее личные муки касаются только ее, и так будет всегда.

— Похоже, вы судите по собственному опыту, — заметил Эрик.

— В жизни всякое бывает. Как говорила Мод, главное — учиться на своем опыте и потом двигаться дальше. — Новый поворот разговора смутил Рокси, и она сказала: — Давайте есть, а потом продолжим работу.

Горечь в ее голосе подтвердила предположение Эрика, что в жизни мисс Дуган было нечто, оставившее глубокие шрамы. Но ее решительно сжатые губы давали ему понять: что бы это ни было, она не собирается исповедоваться.

Позднее, снова забравшись на лестницу, он гадал, что же с ней случилось. Хотя не его это дело: он приехал сюда подумать о своей жизни, а не совать нос в жизнь постороннего человека, особенно если этот человек совсем того не желает.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Эрик выключил лампу на столике у кровати и откинулся на подушку, глядя в темноту. В общем-то, он давно уже должен спать, но все еще одет. Его преследовал образ хозяйки дома. Она сказала, чтобы он звал ее Рокси, и это имя ей шло [1]. Жить рядом с ней — все равно что жить рядом с гранитным монолитом. Эрик пробыл на ферме уже четыре дня. Приехал он в воскресенье. Начиная с понедельника Рокси каждый день ездила в город на работу. Ее не было дома с шести тридцати до половины четвертого или до четырех. Вернувшись, она готовила обед и одновременно проверяла, что он сделал за день. Затем они обедали и снова работали дотемна. Потом перекусывали и ложились спать.