Эхо (Сборник фантастических рассказов)

— Тамала! — позвал Владимир — непроизвольно, имя выплыло из подсознания. Но обращено было к статуе. Владимир не мог сказать, почему — может, в смятении, которое охватило его. — Тамала!.. — повторил он и тут же пришел в себя: что со мной?.. Вспомнил разговор на реке: профессор прислушивался к камню… На миг его потянуло — прижаться, послушать. Встряхнул головой: что это я?

Поднял резец, молоток.

— Выправлю! — нагнулся к коленной чашечке, ударил сильнее.

Сколок отслоился, но не упал — шелохнулся на чем-то упругом. Владимир поддел его ногтем, как яичную скорлупу, потянул к себе. Обнажилась человеческая живая кожа.

Секунду Владимир глядел на смуглое пятнышко, перевел взгляд на голову статуи. Ему захотелось встать и уйти из галереи.

Он не ушел. Все последующие дни он удар за ударом снимал камень с чего-то непостижимого, но живого.

А когда закончил работу — оставалось только открепить ступни статуи от каменного подстава, — перед ним оказалась девушка: прекрасная, холодная, но живая.

Все в ней было прекрасным: руки, плечи, шея, одеяние из упругого шелка. Веки, казалось, случайно закрытые, — теплые, вот-вот раскроются, и это больше всего поразило Владимира. Тело холодное, твердое, не чувствовалось дыхания, биения сердца, но веки — теплее, вот-вот раскроются. Может быть, у нее глубокий сон? Разбудить ее?..

— Кто ты? — спросил негромко Владимир.

В ответ — молчание.

— Отзовись!

Наверно, спрашивать было не время.

Жил Владимир здесь же, в стеклянной клетке: стол, два табурета, кровать в углу. Обедал в другой половине дома с молчаливой хозяйкой, матерью Тамалы. Других знакомств у него в поселке не было. Вересный не отлучался из городка — до затмения оставались считанные часы. Тамала приедет после затмения, ей интересно взглянуть на солнце через астрономическую трубу. В последний приезд она предлагала Владимиру ехать с ней: «Поглядим — вместе». Владимир отказался из-за работы над статуей. Тамала закоптила ему стекло и уехала. Владимиру не с кем было поговорить. Даже если бы он захотел поговорить — никто из астрономов не оторвался бы от работы, момента, которого ученые ждут годами.

Владимир был предоставлен себе.

Статуя лицом стояла к двери. Дверь Владимир не закрывал ни днем ни ночью. Четыре ступени из галереи вели в сад. Ступени были пологими, Владимир перешагивал их через одну.

Девушка спала. Камень, от которого ее освободил Владимир, не вынесен из галереи — Владимир собрал его у ног статуи в груду. Камень надо будет исследовать. Не это, однако, заботит его сейчас. Владимир полон тревоги и ожидания. Статуя проснется. Не будет же она вечно спящей!

Но день проходит. Прошел. Село солнце. Владимир прилег на кровать. Не спит — прислушивается. Поселок замер, смолкли собаки. Где-то поухал филин и улетел, кажется, за реку.

Часы на столе, но Владимир не решается подойти к ним, посмотреть время. Он ждет. Как это будет, когда статуя оживет? И что потом — завтра?..

За стеклами в саду ветер. Шумит листва. Время тянется, тянется. Подкрался сон.

Был он недолгим. Разбудил Владимира звук шагов, скрип половицы. Владимир поднял голову. Статуя шла к двери. Подошла к порогу. Четыре шага по ступенькам — и дальше она в саду. Владимир поднялся и пошел вслед.

Девушка стояла среди кустов смородины. Владимир подошел к ней.

— Почему все не так? — спросила она.

— Что не так? — отозвался Владимир.

— Нет костров. Только звезды.

— Звезды были всегда, — ответил Владимир.

— А где кочевье, стан?

— Этого уже нет, — сказал Владимир.

— Куда все делось?..

— Ушло, — ответил Владимир. — Все уходит.

Девушка повернулась к нему. Глаза ее были глубокими, темными. Владимир ничего не рассмотрел в них. Может, не понял. Потом она обернулась к степи:

— Хочу туда.

Восток посветлел. Поднялся золотой горб, и, словно вытолкнутая кем-то сильным, нетерпеливым, над горизонтом взмыла луна. Обозначились горы — далекие, смутные, как облака.

— Наши горы! — воскликнула девушка. — Но где люди?

Владимир молчал.

— Боюсь… — говорит она и, не оглядываясь, уходит в дом.

Владимир делает шаг за ней, останавливается. Тоже чувствует страх. И ту же раздвоенность: что происходит? Странный, невероятный сон?..

И почему он в саду? Владимир ощущает ветер, ночную прохладу. Ветер — это хорошо, думает он, приду в себя!.. Но разговор… Возможно ли это? Владимир подставляет разгоряченное лицо ветру. Он себя загипнотизировал. Сколько дней наедине со статуей…

Наверно, час Владимир стоит в саду, стараясь убедить себя, что ничего не было — все сон. И не решается войти в галерею. Вдруг статуя ждет его?..

Все-таки он возвращается. Статуя на месте, такая же неподвижная. Владимир облегченно вздыхает.

Проходит в свой угол, ложится.

Сон к нему не идет. Да он и не спал; сердце у него холодеет: непокорный резец, пятнышко кожи под отслоившимся камнем, только что разговор в саду… — все это было! И все бред. Та же неуверенность овладевает Владимиром. Хочется встать и бежать прочь.

В это время статуя поворачивается — какая там статуя, трясет головой Владимир, — идет к нему.

Наклоняется близко к его лицу.

— Есть степь, — говорит она, — горы. Уйдем туда.