Эхо вечности. Багдад - Славгород

Иногда казалось, что в нем говорит болезнь ума. А теперь, по прошествии времени, все видится в свете того, что он навешивал ярлыки обвинений на жену с одной целью — чтобы сократить дистанцию между ним, грешником, и ею, праведницей, чтобы не потерять управление отношениями. Да, это была болезнь, только названия ей трудно подобрать. Ведь нет же такого диагноза, как преднамеренная непорядочность. Без сомнения, это был комплекс собственной вины, с которым он боролся и против которого изобрел такое иезуитское оружие — топтать в грязи жену.

Ревность его доходила до того, что он вынашивал мысли о том, чтобы взорвать дом вместе с семьей и сжечь всё и всех в этом пожаре! А может, его выводила из равновесия неуязвимость жены, что все его стрелы пролетают мимо нее, не нанося ее авторитету никакого урона, потому что о ней никогда никто не сказал худого слова.

И далеко не любовь останавливала его от преступления, которое он бы списал на войну, а страх — он боялся висевшего над ним приговора военного трибунала. Это не авторские измышления, а правда. Борис Павлович надиктовал все это на пленку, предназначая эту запись для потомков! Он очень не хотел, чтобы будущие поколения думали, что он сдался в плен добровольно. Он потратил много сил на то, чтобы донести свою правду до детей, до внуков. Но вовсе не боялся осуждения за несправедливое, бесчеловечное отношение к жене, да и к старшей дочери заодно.

Как смела Прасковья Яковлевна радоваться приходу освободителей, да еще привечать их?! — вот что муж ставил ей в вину. Надуманный повод, конечно.

Слава Богу, Прасковья Яковлевна эти выходки понимала и просто не обращала на них внимания.

Когда подросли дочки Бориса Павловича и Прасковьи Яковлевны, они обнаружили, что свидетельство о браке их родителей было дубликатом, выданным в 1953 году. Естественно, у девочек появились вопросы, ведь они знали, что их мама вышла замуж за отца еще до войны, в 1939 году... А тут случилось и другое происшествие — Прасковья Яковлевна отвоевала у мужа право пойти на работу и обнаружила пропажу своего диплома... Восстановить диплом не удалось и она больше не смогла работать учителем!

Все это так некстати совпало по времени... И требовало объяснений. И тут дети этих неспокойных супругов услышали миф о пожаре, якобы случившимся при немцах, в котором как раз и пропали некоторые документы... Этим мифом родители отгородились от вопросов детей... Но не было в том их объяснении убедительности, зато имели место недомолвки, порождающие сомнения в правдивости...

И еще что характерно — все документы, в том числе метрики членов семьи, всякие справки, паспорта, важные письма и пр., традиционно хранились вместе, в специальном ящичке комода. Как могло получиться, что пропали именно диплом Прасковьи Яковлевны и свидетельство о браке? Почему случилась столь подозрительная своей избирательностью пропажа? Не была ли эта пропажа увертюрой к тому взрыванию дома с домочадцами, которое затевал Борис Павлович? Или это был акт его воинствующей ревности, акт усмирения слишком самостоятельной жены — чтобы она не смогла работать в школе, куда ему доступа не было? Хотя, да, он затевал и месть, подготовив для ее осуществления гранату, подобранную в заброшенном окопе. Кстати, в том же 1953 году Прасковья Яковлевна, самоуправно выкопала эту гранату и взорвала за огородом — все это происходило на глазах автора этих строк. Как же претила Борису Павловичу эта ее независимость, как раздражала! Он не знал, как искоренить ее... Хотя отлично знал другое — что без такой жены жизнь его станет пресной и неинтересной.

Одним словом, Борис Павлович со всей страстью ненависти боролся с теми качествами в жене, которыми больше всего дорожил и часто пользовался, наломав дров.

Сжигать документы — это был вид мести, принятый в его родительской семье... Так его мать отомстила Жоржу, младшему сыну, — сожгла документы на новый дом, куда он не планировал ее забирать. Да еще чем-то более опасным пригрозила, так что Жорж не только не переселился в тот дом, а и достраивать его не стал! Не прикоснулся к нему даже и после смерти Александры Сергеевны. Сожжение документов на корню заморозило его идею о новом доме и до самого своего смертного часа он не вернулся к ней! Вот загадка...

Но Прасковья Яковлевна грехов не имела и не боялась поступать наперекор вредному мужу. Конечно, в чем-то она уступала ему, но и его принуждала уступать себе. Каким-то совершенно сострадательным сердцем она понимала его и прощала ему выдумки и козни. Так матери прощают вздоры неразумным детям.