Эхо войны.

Коэни поднял на меня неожиданно твердый взгляд:

— Это больше не повторится.

Зима хмыкнул — бледной тенью своего обычного презрительного хмыканья, демонстративно глядя в сторону. Мир снова качнулся, и болезненно–острое сознание чуть сместило точку зрения.

Он боится меня. Осознание было быстрым, ясным, и не требовало дополнительного анализа. Как и то, почему младший мальчик держит старшего за руку, и тот не вырывает ее, хотя и не уверен, что я этого не вижу.

В тот момент многое казалось кристально ясным, и не требующим дополнительного анализа. Да оно и было таким. Другой вопрос…

— Извините.

В морозном воздухе эта фраза прозвучала, как ломкий осколок тонкого ледка, упавший на землю. Так же внезапно и неожиданно высоко.

— Что?… — я с легким недоумением подняла глаза на источник звука.

— Я прошу у вас прощения. За… мое не совсем корректное поведение в последнее…

— В последний год, — вздохнула я, в основном напоказ. — Только, насколько я помню, прощения вы были обязаны просить вовсе не у меня. Если вас простили, а, насколько я вижу, так и есть, не насилуйте свою натуру. Я свое слово не нарушаю, как бы к вам не относилась.

Он едва заметно вздрогнул, щеки налились восковой бледностью. Я видела, как сжимаются пальцы мага на его запястье, и четко понимала, кто из них будет главным — сейчас и навсегда. С той ужасающей и прекрасной ясностью иференового отравления я знала, что происходит, и видела будущее — то будущее, которое предопределено нашим сознанием и поступками.

— Значит, вы не принимаете моих извинений?…

Я прервала затянувшуюся паузу:

— Если по возвращении в форт, в безопасном месте, у вас не пропадет желание, вернемся к этой теме. Пока же…У вас есть время обдумать свою позицию. Время не стоит на месте, а мы на нем засиделись, — я повысила голос и обернулась: — Никому не кажется, что пора двигаться?…

Через несколько минут поднялась упорядоченная суета, предшествующая снятию с места.

Мы шли на восток, через топи и заиленные реки — но для нас это был юг, радостный и теплый. Вода замерзала только по ночам, по утрам же под ногами чавкала густая каша изо льда и грязи.

Скоро, скоро, скоро… Эти слова эхом отдавались в головах, пропечатывались на лицах, вызывая выражение жадное и мечтательное.

Я размеренно шагала в арьергарде колонны и думала о том, что нам навряд ли будут рады — прошло слишком много времени, Торрили наверняка уже осваивает каторжные нары. Мы опоздали, это верно. Столько всего, и все зря.

Зря, зря, зря… В моей голове отдавались только эти слова, вызывая хроническую усталость.

Впрочем, идет война. Скоро очень многое для нас станет неважным, если я правильно поняла Жизнь. Даже состояние, которое находится у меня под курткой.

К середине недели все стало очень просто и легко: мы дошли до точки «X», опоздав на три дня. Тайл достал из рюкзака замотанный в десяток слоев упаковочного пластика аварийный маяк, аккуратно распаковал, стараясь даже не дышать в его сторону, включил, придирчиво пройдясь кончиками пальцев по корпусу, и, наконец, выпустил сигнал бедствия на общей частоте.

Маяк закрепили на носилках, как наиболее защищенном от промокания месте, и стали ждать. Он испускал заданный сигнал с интервалом в три минуты.

Тайл попробовал настроить рацию, но, видимо, до зоны покрытия было еще далеко.

Ночь прошла не просто тревожно — она ужасала своей неопределенностью. Я лежала без сна, глядя поочередно в потолок палатки и на спину Коэни, и чувствовала, как беспокойно ворочается и что–то бормочет Тайл. В конце концов он не выдержал и прошептал мне на ухо:

— Спишь?

— Нет, — я повозилась и повернулась к нему лицом.

— Я лежу и считаю, лежу и считаю, как заезженная пластика. От форта шестнадцать часов лета. Плюс часов шесть–двенадцать на сборы. Завтра к вечеру они должны быть здесь. Так ведь?…

— Тайл… — я колебалась. Замолчала, но потом все же сказала: — Форт может сейчас находиться в состоянии ликвидации. Не факт, что там есть кому следить за нашими сигналами.

— Я думал, ты шутила, — сухо отозвался ремен.

— Лучше бы шутила. Извини, что без подробностей, меня из–за них чуть не уволили.

— Можешь с подробностями, я тоже собираюсь увольняться.

— Почему?…

— Не могу больше. Через одного видеть рожи с выражением, как у этого беловолосого засранца, Мертвяка–отморозка иметь в начальниках, шепоток слушать за спиной. Чтобы я еще раз залез в эту Бездной проклятую провинцию!

— А меня навещать будешь? — я улыбнулась.

— Ты ведь тоже собиралась уходить?… — в уверенном голосе появились растерянные нотки.

— Нет. Поэтому я здесь — потому что не хотела уходить. Наверное…

— Вот как…

— Вы с Ремо — взрослые мужчины, и я никого не прошу остаться со мной. Я вас притащила на Деррин, и вам здесь действительно плохо. Уезжай. Ты прав — вас здесь не любят. Уезжай и… приезжай иногда обратно. Я буду скучать.

Он не ответил, а я, согревшись, скоро уснула.