Эхо войны

…Мы договорились с ним, что в пятницу идем на это же место, согласовали, что брать, чтобы лишнего не тащить. Я, как обычно, в пятницу поехал сразу после работы. Где-то к вечеру пришел Василий Егорович. Он не стал настраиваться на рыбалку, а сел за стол с каким-то задумчивым видом. Я не стал его расспрашивать, понял, что что-то случилось. Он долго сидел, смотрел в одну точку, а потом словно очнулся.

– Давай перекусим, – предложил он.

Странно, обычно перекусывают, когда уха уже готова, но я согласился.

Он достал бутерброды, колбасу, сыр, огурцы, помидоры. Помидоры, конечно, в этом районе на Волге необыкновенные: большие, розовые, сладкие, их гигантами называют. Такое удовольствие, когда его берешь в руки, не режешь, а разламываешь. Поверхность у него прямо таки сахарная…

Водка была поставлена на стол, я достал кружки, он налил. Не говоря, выпили, перекусили. У меня сработал сторожок, я пошел проверять, что там попалось. Попался судачок. Василий Егорович взял бутылку, налил в мою кружку, налил в свою, чокнул кружкой о мою и одним глотком выпил. Выпив, продолжил так же сидеть, уставившись в одну точку.

Я вытащил судачка, положил его в садок, заправил снова и забросил. Решил еще одну закидную проверить – там было объедено, я тоже заправил и забросил. Посмотрел на Василия Егоровича – он еще наливает остатки водки – часть в мою, остальное в свою кружку, опять чокнулся сам кружками и выпил. Я обратил внимание, что он не закусывал.

Я заправил остальные закидные, помыл руки и вернулся. Он все так же сидел, сосредоточенно смотря в одну точку. Я не стал его спрашивать, почему он не рыбачит. В моей кружке оказалось много, я попросил разрешения и вылил часть в его кружку. Он кивнул головой, чокнулся опять и одним глотком выпил. Я занялся хозяйственными делами. Время уже шло к закату, я почистил рыбу, развел костер, а он сидел, не обращая внимания ни на что.

Вскипятил воду, стал варить уху. Когда уха была готова, по моим правилам, добавил в последний момент водки. Разлил уху, налил ему еще, вместе выпили. Все это делалось молча. Я налил ему в миску ухи, дал ложку, он закусил вначале помидорчиком, потом стал есть уху.

Когда солнце уже совсем зашло, я подбросил дров в костер. Теперь он смотрел на костер. Я чувствовал, что у него тяжело на душе.

Прошло какое-то время.

– У нас спиртное что, кончилось?

– Нет, – ответил ему я.

– А почему ты не наливаешь?

Я налил ему и себе немножко. Так продолжалось еще некоторое время, но пил уже только он один – себе я больше не наливал. А пил он так же: одним глотком осушал кружку. Сколько мы с ним рыбачили, ни разу не было, чтобы в первый день мы выпивали весь запас спиртного. Я помню, его начальник говорил, что никогда не видел Василия Егоровича пьяным, и вообще, когда по случаю пуска банкеты были, никто никогда не видел, чтобы он напивался.

Солнце уже зашло, стало совсем темно, я зажег фонарь и поставил его на стол. Теперь он смотрел уже не на костер, а на фонарь. Рюкзак его стоял рядом неразобранный. Я заварил крепкий чай, налил ему и пододвинул ближе. Он взял, стал с удовольствием пить чай маленькими глоточками. Я пил чай вместе с ним. Иногда я отходил к закидным, когда они срабатывали, в очередной раз вытаскивал судака или леща, отправлял их в садок. Василий Егорович сидел безучастно.

Так прошло какое-то время, наконец, он начал говорить:

– Друг мне сегодня позвонил. Наказание получил мой сын за мои грехи.

– Что такое? Что за наказание? – подумал я.

– Сын сегодня поехал с невестой подавать заявление в загс, а по пути попали в аварию. Невеста насмерть, а сын – ничего.

Он помолчал какое-то время, а я думал: почему такое произошло именно за его грехи. За какие такие грехи? Почему он винит себя?

– Двоеженец я. Две жены у меня, – наконец продолжил он.

Я не мог понять, о чем он, я знал, что он один живет, и на всех монтажах, на которых он бывал, все говорили, что он один, а тут вдруг – две жены! Я молчал, а он продолжал:

– Перед войной женился я, женился по любви, до того красавица была, до того умная, нежная – мечтать только можно о такой девушке, о такой подруге. Мы друг друга с полуслова понимали, я был сильно влюблен в нее…