Эхо войны

Я нагнал шефа, пошел рядом, цепляя боком кусты. Вроде бы и не за что, но стало стыдно. Можно подумать, что, если бы я не пошел за языком, смог бы предотвратить…

Тропинка вывела нас на штабную поляну, до краев заполненную солнцем. Здесь было тихо, в серой пыли безлюдного плаца рылись какие-то визгливые пернатые козявки, у противоположной опушки вокруг двух полуторок лениво копошились чумазые механики.

Но все это я углядел лишь мельком – шеф снова свернул в лес, и я понял, что мы, судя по всему, идем на позиции. Эта тропинка была пошире, тут даже явственно проступали колесные колеи. Я снова нагнал командира.

– Подробности будут?

– Может быть, тебе лучше в разведроте остаться? – с наигранной озабоченностью спросил Мощин. – Будете по ночам воровать у фюрера немцев. По одному. Или даже по два. На том берегу их человек шестьсот. Если каждую ночь плавать, меньше чем за год всех перетаскаете. А?

– Шеф, я же серьезно.

– И я серьезно! – сорвался на крик полковник. – Я очень серьезно!

Он внезапно остановился и полез за папиросами. Когда шеф влетел в госпитальную палатку и с порога принялся крыть меня матом, я понял, что он очень зол. Но сейчас, глядя, как он нервно ломает спички, пытаясь прикурить… Он испуган, понял я. Серьезно испуган. Пару лет назад к нам в Управление пришли с Лубянки. И Федор Степаныч, тогда еще никакой не шеф, а один из руководителей отделов, сидел у себя в кабинете и точно так же, ломая спички одну за одной, пытался прикурить. И точно так же, как тогда, я заботливо забрал у него коробок.

– Что случилось, батя? – спросил вполголоса, протягивая прикрытый ладонями огонь.

– Пошли, сам увидишь, – так же негромко ответил он, наклоняясь к спичке.

И мы опять зашагали по лесу. Перед самыми позициями, когда уже показался первый бревенчатый блиндаж, Мощин повернул на малохоженую тропку, игриво петляющую меж деревьев.

Тропинка спускалась к реке параллельно правому флангу. Здесь росли сосны, высокие и стройные, ветви начинались высоко над землей, мы двигались как сквозь колоннаду. Солнечные лучи, будто подчиняясь геометрии этого леса, ложились наискось меж стволов ровными желтыми полосами. Под ногами мягко пружинил ковер из многолетней слежавшейся хвои. Пахло смолой с легким привкусом дыма. Монотонно и размеренно куковала кукушка.

Лес закончился метрах в десяти от заросшего ивняком берега. Вид этих зарослей вызвал болезненные воспоминания о ночной авантюре, но особо мучиться раскаянием мне не дали – от ствола отделился приземистый солдат, в котором я с неудовольствием распознал сержанта Минаева.

– Здравия желаю, товарищ лейтенант, – поздоровался он.

Но хамский его тон прошел по краю сознания. Потому что метрах в пяти от опушки, на солнцепеке, я увидел тело. Оно лежало рядом с тропинкой, в густой траве, сама же тропинка целеустремленно ныряла в прибрежные кусты. И снова меня кольнула неприятная ассоциация: сюда явно ходят за водой.

Я замер на месте. Внимательно осмотрел тропинку. Их тут было даже две, по одной мы пришли, другая выныривала к опушке со стороны позиций, примерно возле мертвеца они соединялись в одну. Следов не было: земля твердая как камень.

Труп лежал на животе, головой по направлению к реке. Гимнастерка на спине разорвана почти на две части. Поза была не то чтобы неестественная, но какая-то странная – руки-ноги растопырены в разные стороны, будто он прыгнул в эту траву, как на мягкую перину.

Медленно, глядя под ноги, приблизился к трупу. И вначале даже не понял – показалось, что внутри одежды находится высушенная мумия: иссиня-белая кожа натянута так сильно, что отчетливо видны кости, переплетенные веревками сухожилий. Чрезвычайно тощая шея – по сути, один позвоночник. И дистрофичные пальцы с набухшими шарами суставов. Нет, кожа все-таки не натянута – видно, как она свисает по бокам складками, кое-где даже подперта снизу стеблями травы. Это больше похоже на скелет, накрытый мягкой материей.

И на спине, между лопаток, заметно смещенный вправо, какой-то странный узор из сероватых точек… точнее – мелких дырочек. Рисунок чем-то напоминает морскую звезду, только с четырьмя лучами: два щупальца идут вниз, параллельно изгибу ребер, а два наверх, с заходом на шею…

Трава возле тела примята только в одном месте – от тропинки тянется прямая линия к голове. Я обернулся на стоящих поодаль коллег.

– Это я подходил, осматривал, – правильно понял невысказанный вопрос шеф.

– И я тоже, – встрял Сан Саныч.

– Куда ж без тебя, – проворчал я под нос.

Подошел, склонился над трупом. Нигде ни капли крови, пятна на одежде тоже отсутствуют. И никаких запахов, не считая въевшейся в гимнастерку кислой костровой вони.

Лицо мертвеца было уткнуто в землю, я видел только заросший черным волосом затылок и острый край ушного хряща. Смотреть на лицо не хотелось – за пять лет работы в МУРе я, конечно, повидал трупов, но чутье подсказывало, что вид этой мумии мне запомнится надолго.