Читаем Эхо войны полностью

Эхо войны

Очень тепло. Темнота такая густая, что, кажется, ее можно потрогать рукой. Иду почти что на ощупь. В лицо дует пахучий, пропитанный запахами осеннего леса ветер. Глаза привыкают к ночи, становится видна бледная линия асфальтовой дороги. Кое-где во мраке чуть тлеют, переливаются пятна аномалий. Далеко-далеко, на пределе слышимости, кричит какая-то птица: жалобно, монотонно. Совсем рядом потрескивает, играя синими искрами, «разрядник». Обочины шелестят кустами. Я иду, и звук шагов гармонично вписывается в звуковое оформление. Невидимый камешек вылетает из-под подошвы, сухо пощелкивая, скачет во мрак. И чем дальше от базы, тем ярче разгораются звезды. А у самого горизонта плывет на месте тонкий багровый коготь месяца.

Снова посещает странное чувство: вдруг я единственный человек на этой планете, который сейчас любуется звездным небом? Наверное, так оно и есть. Мысль о том, что на всей Земле не осталось практически никого живого, почему-то уже не вызывает никаких эмоций. Вообще мы, сталкеры, наверное, оказались наиболее подготовленными к Катастрофе. Я имею в виду – психологически. Мы изначально были поставлены вне закона и прекрасно научились обходиться без внешнего мира. И когда этот мир исчез, для нас, по сути, ничего не поменялось. Единственная проблема – питание. Но запасов консервированной пищи хватит надолго, а сельскохозяйственные опыты внушают здоровый оптимизм. Осталось только живность приручить. Но и тут, думаю, проблем не будет: свинья останется свиньей, и никакие мутации не смогут этого изменить…

Спереди доносится легкий хруст веток, я всматриваюсь во мрак: полосу асфальта пересекает какой-то большой сгусток темноты. Замирает на секунду, обжигает меня невидимым взглядом, потом бесшумно исчезает. Крупный зверь, и, судя по плавным движениям – не травоядный. Странно как-то, что я решился выйти в Зону ночью без оружия. Мой верный «Глок» не в счет: при всем уважении к машинке, она вряд ли сдюжит против чего-нибудь такого, что сейчас перешло дорогу… Но возвращаться тоже не хочется: база осталась далеко позади, луч прожектора отсюда выглядит как тонкий белый клин, воткнутый вертикально в землю.

Где-то далеко слева из земли поднимается острый язык пламени, покачавшись из стороны в сторону, опадает, но от него занимается трава – полукруг багрового огня, разрастаясь, медленно ползет в мою сторону. Он очень напоминает месяц, зависший над горизонтом, даже цвета совпадают…

Я перевожу взгляд на дорогу и замираю на месте: напротив меня стоит человек. Высокий, худой, в плаще с накинутым капюшоном. Лица, разумеется, не видно. И рук не видно. Возможно, на нем армейская плащ-накидка.

Переливаются на небе звезды. Шумит ветер. Больше никаких звуков: мы стоим молча. Пусть я не вижу его лица, но очень четко ощущаю, как он меня разглядывает: цепко, оценивающе. Я невольно распрямляю плечи.

А потом он разворачивается и уходит в темноту. Я остаюсь на месте. И только спустя какое-то время осознаю, что это не ветер ударил по ушам – это тот, в плаще, еле слышно прошелестел: «Доброй дороги». И тебе доброй дороги, черный человек, куда бы ты ни шел на этой вымершей планете. Появляется мысль окликнуть, пригласить к нам хотя бы переночевать…

Но тут на меня накатывает. Как-то разом осознаю, что происходит: я стою посреди Зоны ночью, а из оружия – только пистолет. И далеко позади луч прожектора, отмечающий местоположение базы. До него не меньше километра. Ночь! Зона! Пистолет!

Бьется сердце, гремят в такт подошвы по разбитому асфальту. Я выдаю себя топотом. Но это неважно. Бежать, бежать как можно быстрей! Единственный шанс выжить. Всего километр. Я несусь, и шумит кровь в ушах, смешиваясь со свистом ветра. Скачет, дергается прожектор, но при этом становится все ближе и ближе. Воздуха уже не хватает, обожженное дыханием горло перехватывает острой резью. Вот уже проступили из черноты контуры высокого забора. Осталось совсем чуть-чуть!

Справа доносится резкий визг сервопривода, и я, не успев ничего подумать, инстинктивно падаю на землю. Реакция спасает жизнь: ночь наполняется грохотом, над головой мелькают огненные полосы. Откатываюсь в канаву, выхватывая на лету рацию. На вышке вспыхивает прожектор, луч начинает судорожно мельтешить по дороге. Там, где я только что лежал, асфальт рвет крупнокалиберная очередь.

– Кочан! – ору, до хруста вдавив кнопку. – Кочан, сука! Вырубай турели!

Резко наступает тишина. И в этой тишине испуганно хрипит рация:

– Кто это?

Витиевато выругавшись, поднимаюсь из канавы, встаю на свет. Глазам больно даже через закрытые веки.

– Глок, ты? – снова хрип динамика. – Откуда взялся?

– Ты что ж, гад, делаешь? – ору без всякой рации.

– А хрен ли ты там лазишь? – летит в ответ сверху. – Крыша поехала?

Тело бьет дрожь. Левую руку холодит, что-то стекает меж пальцев. Ранило? Разжимаю кулак. На окровавленной ладони блестит маленький кристаллик в форме октаэдра: с одной стороны прозрачный, с другой черный.