Эхо войны

Там, на войне, кажется, что человек создан для уничтожения себе подобных. Ну, посуди сама, в армии все самое лучшее — техника, оборудование и т. д. А как люди здесь живут? Убогие деревяшки, заливаемые нечистотами, безденежье, нищета… Я не про всех говорю, конечно. Но ведь на армию, на ту же войну в Чечне тратятся огромные деньги.

— Рома, есть такое выражение «афганский», позже «чеченский синдром».

— А, это ты про то, что, мол, у бывших вояк «крыша» едет? Сны снятся, конечно, часто. Ночью бывает: просыпаюсь от собственного крика. И все воспринимается обостренно, любая несправедливость, нервы, как оголенные провода. Боевик, к чертовой матери… Но никого и никогда, пока я здесь, не ударил, даже не нагрубил. Почему? Просто я никому после Афгана уже не могу, не хочу делать больно…

Записала Виктория ГАБЫШЕВА.

20 ноября 1987 года, Фойзобод

Под утро нас подняли по тревоге, погрузили в «вертушки» и мы полетели в район Кундуза. Разведрота, которая ушла ещё вечером, напоролась на засаду, и мы полетели к ней на выручку. Я уже сверху увидел, что горят несколько БТРов.

После высадки мы тут же побежали в сторону выступа, откуда лупили по разведчикам «духи». «Бобёр», плюнув в сторону, сказал сквозь зубы: «Ну, ребята, сейчас будет конкретная мочиловка. В групповой драке когда-нибудь приходилось участвовать?». Я тогда не понял, к чему это он спросил. Когда мы подошли к разведчикам и начали прикрывать их отход, подлетели несколько «вертушек» и открыли огонь. Было достаточно светло, чтобы увидеть, как разрывы ПТУРСов (противотанковые реактивные снаряды) разрыхляют каменистую землю вместе с залегшими за камнями «духами». После подлетели транспортные «вертушки» и начали грузить трупы и раненых, а «духи», как ошалелые, не переставали вести огонь.

После того, как были погружены все, мы начали отходить. В тот момент я впервые в жизни увидел, как погибает знакомый мне человек. Это был «Бобёр» — гвардии старший прапорщик Бобров. Он погиб обычно, даже не взмахнул руками, не прогнулся от боли назад, хотя, видимо, попали в спину. Я сначала подумал, что он просто споткнулся и упал. Но он так и не поднялся. К нему подбежали Рогов и Лагонян, подхватив его под мышки, забросили в «вертушку». Тогда до меня еще не дошло, что я никогда больше не увижу этого бравого рыжеусого строгого прапорщика со смешным прозвищем «Бобёр». Я тогда не знал, что у него кроме старого отца на Украине никого нет, хотя он был уже не молод, не имел ни детей, ни жены.

После боёв, я ещё не раз услышу, что это даже хорошо, что, кроме отца, никому больше горя не будет.

Сверху в иллюминатор я наблюдал, как горят БТРы, как «духи», словно саранча, облепили целехонькую БМП, которую при отходе не успели поджечь. В этот момент я ничего не слышал, кроме гула двигателей и звона в ушах, зазвеневшего еще во время боя. Я тогда не придавал особого значения тому, что происходило вокруг меня, не было даже стрессового состояния, и это казалось мне необычным. Наверное, это из-за того, что был первый бой и я ничего не успел понять, даже и пострелять-то толком не успел, наверное, растерялся.

После возвращения, ко всеобщему удивлению молодых, не было ни построений, ни громких разговоров о прошедшем бое, даже о старшине никто словечка не проронил. Как будто и не было в помине никакого боя — ни раненых разведчиков, ни обгорелых трупов, ни прапорщика Боброва. Всё шло обычным чередом. Офицеры и прапорщики чего-то бегали, суетились, а мы спокойно пошли отдыхать в свои палатки.

После чистки оружия ко мне подошел Пашка и начал рассказывать о том, как он героически пытался присоединить «рожок», когда у него закончился первый магазин:

— Понимаешь, у меня руки трясутся, как у моего отца после пьянки, царствие ему небесное. «Мотор» вот-вот выпрыгнет с того места, где ему предназначено быть по законом природы и общей анатомии человека. У меня всё внутри вскипело, ребята бьют по «духам», а у меня «рожок» не лезет, мать его…

— А ты хоть в кого-нибудь с первого рожка попал? — спросил я.

— Не знаю, не заметил, но рожок быстро закончился, хотя лупил я одиночными.

— Нет, я даже ничего и не понял, по-моему у выступа что-то мелькнуло, я туда три-четыре очереди дал, потом чё-то замешкался да и РД-шка как назло отстегнулась, потом побежали к «вертушкам», увидел, как «Бобра» мочканули, а ты видел?

— Что видел?

— Ну, как «Бобра» замочили?

— Нет, честно говоря, мне не до этого было. «Дрозд» — сволочь, покрывая матом, погнал меня первым к «вертушке». А как его мочканулито?

— Да он к «вертушке» бежал с Роговым и пулю, по-моему, в спину поймал, я-то подумал, что он просто споткнулся, упал, а он, оказывается, Богу душу отдал.

— А откуда ты знаешь, ведь его же в другую «вертушку» погрузили, в ту, которая раньше улетела.