Эхо возмездия

Опустив голову, молодая женщина быстрыми шагами вышла из комнаты. Николенька мрачно смотрел на Ломова. Лицо у брата было такое же круглое, как у сестры, но черты более правильные, хотя красавцем его никто бы не назвал. Он олицетворял собой тот тип внешности, нередкий в России, которому совершенно не идет злость; а сейчас он именно что злился.

– Если я назову вас мерзавцем, вы меня арестуете? – выпалил молодой человек, багровея.

– Поверьте, я руководствуюсь исключительно благими мотивами, – холодно ответил его собеседник, садясь в кресло, стоявшее напротив Одинцова. – Уверен, вашей сестре вовсе не обязательно знать то, что вы мне сейчас расскажете.

– Я вам уже все сказал, – буркнул Николенька. – Но если вам угодно что-то обсудить…

– Мне угодно обсудить Дмитрия Ивановича Колозина и то, как вы жили с ним в одном петербургском доме, – отрезал Ломов. – Заодно, как я полагаю, вам придется рассказать, почему вы ни с того ни с сего бросили университет.

Котенок мяукнул. Николенька опустил голову и смотрел невидящими глазами на зверька, который крутился возле него на диване.

– Глупо я поступил, конечно… – устало проговорил молодой человек. – Надо было мне догадаться, что вы все равно узнаете. Да, я знал Колозина, и очень хорошо… Я верил, что мы были друзьями.

– Давайте по порядку, – попросил Ломов. – Как именно вы с ним познакомились?

– Поселились в одном доме. Я на втором этаже, он на четвертом. Постоянно сталкивались во дворе и вскоре выяснили, что оба учимся в университете. Я поступил на первый курс, он был уже на третьем. Я был, как я понимаю теперь, восторженным дурачком. – Николенька говорил медленно и печально, словно речь шла о дорогом любимом покойнике. – Столичный воздух ударил мне в голову. Петербург – особый город… да… А Колозин…

Он замолчал.

– Он был очень умен и много читал. Мог говорить убедительно и красиво о справедливости, долге, о том, что надо работать над собой, что общество не станет лучше, пока человек сам не усовершенствует себя. Конечно, потом я обнаружил, что все свои умные мысли он понадергал у графа Толстого или у кого-нибудь еще, но тогда я об этом не догадывался. – Николенька судорожно сглотнул, кадык на его шее дернулся. – Я им восхищался. Я был так рад, что у меня есть друг, который… Который лучше меня, понимаете? Я был скучный, провинциальный, не слишком образованный, плоско шутил, не умел одеваться. Мне казалось, что рядом с Митей Колозиным я стану лучше. А потом…

По лицу Николеньки пробежала судорога, он оборвал себя на полуслове и отвел глаза.

– Что-то произошло? – спросил Сергей Васильевич. – Что-то, что было связано с вашим другом?

Николенька дернул щекой.

– Однажды я шел домой и услышал на подходе к нашему двору какой-то нечеловеческий крик. Я весь похолодел… я подумал, что так кричит живое существо в смертной муке… Я бросился на крик… и возле стены я увидел Колозина. Он стоял в нескольких шагах от нее и с размаху швырял об нее что-то, что сначала показалось мне чем-то вроде мятой тряпки. Я не сразу сообразил, что это была кошка. – Лицо молодого человека исказилось. – Она… она жила у нас во дворе… просто брошенная кошка… обычный зверь… ее никто не обижал, она никому не мешала… Боже мой!

– Что сказал Колозин, когда увидел вас? – спросил Ломов.

– По-моему, он немного растерялся, но тотчас же включил свою силу убеждения и стал говорить, что кошка была бешеная и она бросилась на него… Но я видел ее утром – она была такая же, как всегда. Я понял, он лжет, он мучил кошку просто потому, что… ему так захотелось. Он несколько раз говорил при мне, что только глупцы сюсюкают с детьми и животными… – Николенька медленно покачал головой. – Почему я не ударил его? Почему я…

– Потому что вы человек другого склада, – сказал Ломов. – Не забивайте себе голову.