Эхо выстрелов в Далласе

«Представляется совершенно необъяснимым тот факт, — подчеркивал Вехт, — что ни один из гражданских судебно-медицинских экспертов не был приглашен участвовать во вскрытии тела президента Кеннеди. Когда возникали медицинские проблемы у президентов Эйзенхауэра или Джонсона, немедленно вызывались гражданские эксперты. Здесь же было решено положиться на трех военных патологоанатомов. Несмотря на то что в часе полета на самолете от Вашингтона проживают всемирно известные судебные патологоанатомы: доктор Рассел Фишер в Балтиморе, доктор Милтон Хелперн в Нью-Йорке, доктор Джозеф Спелман в Филадельфии, доктор Джеффри Манн в штате Вирджиния, доктор Элан Моритц в Кливленде и т. д. Они бы не замедлили откликнуться на просьбу правительства оказать помощь. Вся ирония в том, что эти эксперты приглашались военными ведомствами в прошлом многократно. Но на сей раз правительство словно забыло о них, хотя 22 ноября 1963 года в Бетесде производилось, вероятно, самое важное вскрытие нынешнего века. Трагическое решение правительства не приглашать гражданских экспертов породило множество противоречий и загадок в этом деле».

В последующие годы Вехт неоднократно возвращался к этой теме, высказывал мнение, что ряд решений, принятых Хьюмсом и его коллегами, был навязан им вышестоящим военным начальством. Лифтон идет дальше в своих рассуждениях о характере действий военных патологоанатомов. Мало того, что они были некомпетентны проводить вскрытие, что им навязывали решение, их вовлекли — быть может, даже против их собственной воли — в нечистоплотную игру, требовавшую во многих случаях идти на заведомый обман.

Но все элементы аферы замаскировать не удалось, и Лифтон, наблюдая в разные годы и в разных ситуациях за Хьюмсом, его бывшими ассистентами, не может освободиться от впечатления, что они постоянно живут в страхе быть разоблаченными. Им не по себе от публикуемых вот уже второе десятилетие статей и книг об их некомпетентности, неспособности отличить входные раны от выходных. Можно себе представить, какие мысли обуревают их, когда они слышат реплики, что не выдержали главного экзамена в своей карьере.

У них уже вырывались намеки, полупризнания. Они видели в 1973–1974 гг. во время уотергейтского дела, как постепенно вскрывалась вина одного за другим вышестоящих деятелей, как разваливался подобно карточному домику механизм «кавер-ап» — сокрытия фактов, как за попытку помешать следствию был вынужден уйти в отставку президент Никсон.

Когда в 1977–1978 гг. военных патологоанатомов пригласили в специальную комиссию по расследованию убийств дать показания, они вначале опасались разоблачения. Но тревоги были напрасны. С ними, помимо открытых слушаний, беседовали еще и в предварительном конфиденциальном порядке, а также на закрытых заседаниях комиссии. Что-то из этих бесед попало в доклад и 12 томов слушаний СКРУ. Но основная масса этих материалов засекречена конгрессом на 50 лет. Кто знает, может быть Хьюмс и очистил свою совесть за закрытыми дверями? Но на публичных слушаниях он сохранял свою прежнюю позу и во многих случаях пускал в ход эзоповский язык. Видимо, на открытых заседаниях он ждал все же более острых вопросов, более профессиональных. И не дождался. Когда он вернулся после показаний в зал, к нему подсел Лифтон, который освещал работу СКРУ для одной телевизионной станции. Он заметил, как дрожали руки Хьюмса, и спросил:

— Доктор Хьюмс, почему вы без адвоката?

— Мне не нужен адвокат. Мне нечего скрывать.

— Доктор Хьюмс, вы меня помните? Я звонил вам в 1966 году и спрашивал о докладной двух агентов ФБР, в которой говорилось, что в области головы президента были обнаружены следы хирургического вмешательства.

— Нет. Я не знаю, кто вы. Я не знаю о подобной докладной.

Через два дня Хьюмса интервьюировал независимый расследователь Хоч. Хьюмс, в частности, сказал: «Я желал, чтобы они задали мне больше вопросов. Члены комиссии меня поразили… Знаете, ведь им представился золотой случай. Я был перед ними, но они не захотели — и это меня нисколько не беспокоит. Что бы ни устраивало их, устраивало меня».