Экипаж

– Ты что там делаешь? – все так же сердито спросил он.

– Контролирую доставку груза! – крикнул в ответ Гущин.

– Технику безопасности нарушаешь, вот что!

– Виноват, – склонил голову Алексей.

– Слазь! – махнул рукой подполковник.

Алексей легко спрыгнул с контейнера и, пролетев несколько метров, мягко опустился точно рядом с подполковником и стал перед ним – статный красавец-брюнет с безупречной выправкой и бесшабашным взглядом карих глаз.

– Ты что делаешь? – рявкнул подполковник. – Ноги решил переломать?

– Виноват, – автоматически ответил Гущин таким тоном, что было очевидно – никакой вины за собой он не чувствует. Он чуть улыбнулся и добавил: – Да все в порядке, мягкая посадка.

Подполковник лишь покачал головой. Он давно и хорошо знал Алексея и относился к нему чуть покровительственно, по-отечески. Громко распекал за показную удаль, склонность к риску и эффектным трюкам, но при этом очень ценил. Многое ими было пережито вместе, через многое пройдено, и подполковник знал: случись что – Гущин не подведет. Это был один из лучших его сослуживцев. Да что там говорить, Гущин был лучшим летчиком в его подразделении. Нечасто подполковнику за свою военную карьеру доводилось видеть такое сочетание смелости, отваги и таланта. При этом Гущин, казалось, был лишен тщеславия. Во всяком случае, не стремился активно к званиям и наградам. Все, что ему было нужно – это летать. И подполковник часто проявлял снисхождение к его выходкам. Вот и сейчас он не стал долго сердиться, лишь спросил, кивнув на контейнер:

– Это что у тебя?

– Спецгруз для пострадавших от наводнения.

– Ну так давай без этих твоих фокусов! – подполковник погрозил Гущину пальцем и отошел.

Тем временем автопогрузчик подкатил к распахнутому чреву грузового самолета, в который по трапу завозили большие контейнеры. Возле стояла сотрудница фонда помощи пострадавшим, довольно молодая, с папкой в руке, и тщательно контролировала погрузку. Ветер трепал ее русые волосы, наскоро сколотые на затылке шпильками. Женщина была серьезна и решительна.

– Ну вот, последний контейнер, а вы волновались, – подходя к ней, сказал Гущин.

– Я не волновалась, – возразила сотрудница. – Просто в прошлый раз отправили железной дорогой, так половину растащили! Приходится за всем следить. А где командир? – Она огляделась и повторила более настойчиво: – Командир где?

– Вон он, – кивнул Гущин на вывернувшего из-за самолета подполковника.

Тот не спеша, вразвалочку, двинулся к ним. Подходя, он спокойно бросил:

– Не надо кричать, мадам! Никуда не денутся ваши коробки!

Сотрудница фонда попыталась противостоять столь небрежному отношению и отчеканила:

– Я вам не мадам, а это не коробки. Это одежда, продукты и лекарства для пострадавших от наводнения. Игрушки в детский дом! – Она, словно пытаясь донести до командира всю важность контролируемого ею мероприятия, посмотрела ему в лицо и тихо добавила: – Вы знаете, с каким трудом это по всей области собирали? Там у людей все пропало…

Отвернувшись, она стала, двигая ручкой в воздухе, пересчитывать контейнеры, оставшиеся непогруженными. Гущин, желая ее подбодрить, произнес, показывая в небо:

– Не волнуйтесь. Там никто ничего не растащит.

– Хорошо бы, – вздохнула женщина. – Ваш начальник сказал, что сам полетит и за всем проследит.

Это было неожиданное заявление. Гущин с командиром переглянулись.

– Сокол, сам? – недоверчиво спросил командир.

Сотрудница фонда не успела ответить: в чрево самолета один за другим въехали три огромных джипа, перевязанные нарядными лентами.

– А это что такое? Тоже помощь пострадавшим? – с иронией спросил командир.

К ним подходил щеголеватый мужчина средних лет, с гладким, лоснящимся лицом, державшийся очень самоуверенно. При его появлении Гущин и командир синхронно отдали честь.

Это был Сокол, командир части. Своей громкой фамилии он не слишком-то соответствовал, поскольку пилот был не ахти какой, а до высокого чина дослужился лишь благодаря умению заводить нужные связи и вовремя подмазаться к вышестоящему начальству. В части Сокола не любили: он привык повелевать подчиненными, разговаривал свысока, умел пустить пыль в глаза начальству и всегда числился на хорошем счету, несмотря на то что во время службы имел привычку приложиться к коньячку и основную работу переложить на других. Что странно – летать Сокол не любил, это замечали многие. Было непонятно, для чего он при этом пошел в авиацию. Но тот, кто был знаком с его карьерой, весьма успешной для его возраста, догадывались, что ради нее и пошел. А еще Сокол обладал талантом уходить от ответственности, ловко перекладывая ее на других. И участи того, кого он решал избрать козлом отпущения, можно было только посочувствовать. На чужие нужды и проблемы Соколу всегда было плевать, и тем более странным выглядело его желание лично сопровождать контейнеры с гуманитарной помощью. Оно могло объясняться только личной заинтересованностью командира части.

– Вольно. Здрасьте, барышня, – с налетом фамильярности обратился Сокол к сотруднице фонда.