Экипаж черного корабля

Что важнее всего в танковом бою? Понятно дураку, иметь хороший танк. Но что значит хороший? Потяжелее, поувесистей и, как следствие, попрочней? Но тогда он будет не слишком поворотлив, не успеет, раньше врага, занять господствующую высоту или что там еще нужно. Хорошо бы еще владеть огромной всесокрушающей пушкой, способной бить противника на дальностях, с которых его орудие только искры из вашего корпуса высекает. Разумеется, неплохо. Но если слабый ствол замаскировать и умудриться подпустить вас поближе, то, что толку от мощного орудия? Толк-то конечно есть, но шансы со слабой пушечкой уже уравнялись. Какая разница теперь, что ваш снаряд способен продырявить супостата навылет, то есть раскурочить его броню дважды – вначале снаружи, и тут же изнутри, а его сердечник вашу железку – только единожды? Для тех, кто сплавился с рычагами внутри, разницы никакой. Может все-таки лучше подвижность? Но что-то не наблюдаются на поле боя гоночные авто, с чего бы это? Понятно, что наилучшая возможность – иметь все плюсы сразу. Но вот незадача, не бывает такого в этой вселенной, а что бывает в других, того мы не ведаем.

А потому, не мудрствуя лукаво, подскажем. Лучший вариант это, при наличие определенных характеристик своего танка, знать, что исконный враг выставил против тебя. И если сегодня у него пушка помощней или броня потолще, то лучше разумно затаиться и подпустить его впритык. Если у вас лучше приборы ночного видения, то желательно не дожидаться дня. Ну а если враг сильнее, но вы все-таки подвижнее – знать его пути-дороги и предусмотрительно обойти. И следовательно, гораздо более важно чем пушка и прочее – точная информация.

Сейчас, в силу различных обстоятельств, браши имели преимущество в разведке. А значит то, что они покуда действовали в отрыве от, все еще плывущей по океану, десантной армии, тем не менее, не ставило их в проигрышное положение. И потому «Циклопы», являясь умеренно тяжелыми танками по стандартам планеты Геи, почти уравнивались с превосходящими их в мощи эйрарбакскими машинами.

Конечно, странно, что «имперцы» уступали брашским военным в обеспечении разведывательных средств на собственной территории, но если вспомнить произошедший недавно катаклизм, когда полыхнувший в мелководье залива «Лилипут-1» сумел воздействовать не только на сушу, но даже на вознесенную ввысь ионосферу, то становится понятным, почему в этой части континента у эйрарбаков стала ощущаться недостача исправных загоризонтных локаторов. А еще нужно помнить о том, что оба противника считали нападение лучшей защитой, а потому, отрастив чудовищные когти, не имели достойной их чешуи.

67. Сюрприз

Как долго ожидал их этот сюрприз? Цикл, два, десять, а может пятьдесят или четыреста двадцать? Трудно представить, – но что оставалось делать, – как мельтешат сотни, тысячи, десятки тысяч циклов, выветриваются и стачиваются ветрами горы, а там, внутри них, вбетонировавшись в пещеры, все стоят, не ржавея и сопротивляясь времени, покрытые рыжей окостеневшей смазкой орудия, и ждут. Ждут, когда наивные, обнаглевшие пришельцы-антиподы выволокут наружу, из панциря гигантской черепахи-горы свои жиденько бронированные вездеходы, и подвинутся вплотную, вливаясь, заполняя до края, кругластость прицельного перископа. «Ближе! Ближе! – незримо гипнотизируют присыпанные временем, но совершенно не поддавшиеся, обманувшие ржавчину, долгоносые орудийные жерла. – Еще ближе!». «Вот так! Умницы! – нашептывают они далее, напрягая железную мускулатуру разлапистых упорных стоек. – Внимание! Не дергаться! Сейчас вылетит птичка! Кря!».

И рубит воздух, ломающее звуковой барьер, невидимое движение остроносой багряной клюквы, обронившего гильзу, снарядного конуса. И гасит, чудовищным, прессующим ударом, гасит короткий бросок из тяжелого, скрученного времени ожидания, через мизерность пространства обыденного мира. И плюхает в стороны, пучится плавленым шаром, монолитно-неприступная, секунду назад предельно жесткая, броня. Прокалывается носастой иглой, шьется навылет черной, дымчатой нитью несчастья многослойная кольчужная танковая кожа. И паутина невозвратного времени накрывает, хапает, тащит прочь, в несуществование, оболдевший, не успевший понять, сориентироваться и подготовиться к переходу в вечность, экипаж «Циклопа». А сам двухсоттонный монстр, попирающий окоченевшую почву четырьмя провисающими лентами, содрогается – как внезапно, с боковины кустов, протараненный носорогом слон-ротозей. И шарахает, влившийся в общую слитность какофонии, выдергивающий прочь аварийные заслонки, вторичный, теперь уже внутренний, детонированный подрыв, упрятанного в брюхо «Циклопа» запаса, так и не пригодившегося для будущности победных залпов. И летят, неслышно свистя и бесшумно приземляясь метрах в пятидесяти, выдранные с креплениями командирские и стрелковые люки: как старательно их овальная гладкость спасала живые внутренности машины от внешних обстоятельств.