Экипаж. Лев. Лиссабонские любовники

Тогда Буллит изменил манеру борьбы. Он захватил правой ногой одну из лап Кинга и потянул ее к себе с криком:

— А вот что ты скажешь об этом приеме, сын мой?

Человек и лев покатились по земле. Борьба продолжалась, беспорядочная и сопровождаемая рычанием и хохотом. И вот человек оказался на лопатках, прижатым львиной грудью к земле. Буллит теперь переводил дух, а Кинг ждал, и казалось, что его более узкий, более удлиненный глаз чуть иронично улыбается. Внезапно Буллит резко перевернулся на живот, подтянул колени, уперся обеими ладонями в землю, изогнул спину и титаническим усилием, рывок за рывком поднял великого льва Килиманджаро вверх, и тот, опустив лапы, позволил ему это сделать.

— Ура, отец! Поздравляю! — кричала Патриция.

Оба рейнджера захлопали в ладоши.

И только Кихоро хранил молчание. Мало того, он отвернулся от зрелища и со странным упорством всматривался своим единственным глазом в клинообразную группу тонких высоких деревьев на опушке.

Похоже, Буллит каким-то образом заметил это. Он выпрямился, чтобы Кинг соскользнул с его спины, и, запрокинув голову навстречу солнцу, расправлял плечи, потягивался, прогибал поясницу. У него, наверное, болели все мышцы, наверное, ныли все суставы. Но он смеялся от счастья. Он, наконец, нашел применение своей силе, дал выход неистовости своей натуры, к немалому удовольствию Патриции.

— Прекрасно поиграли, мой мальчик, — сказал он Кингу, беря его за гриву.

— А теперь я, — закричала Патриция.

Она собралась было спрыгнуть на землю, но черная сухая рука Кихоро удержала ее. И в то же мгновение из тернистого клина, в который так пристально всматривался старый одноглазый следопыт, послышался чей-то рев, потом еще и еще. И тут даже я, с моим совсем не привыкшим к голосам бруссы слухом, даже я не мог ошибиться. Это было не то добродушное рычание с дружескими или веселыми нотками в голосе, различать которые я уже успел научиться благодаря Кингу. Нет, это были суровые, хриплые и страшные раскаты, — останавливающие на мгновение даже самые отважные сердца, — которые образуются в горле хищников, одержимых яростным желанием убивать.

Из зарослей вышли две львицы. Две крупные, великолепной масти львицы с хвостами, словно цепы летающими от одного бока к другому и рычащими мордами, призывно обращенными к Кингу.

А за ними бежала группка львят.

Мгновенно я понял истинный смысл этой сцены только благодаря тому, как изменилось выражение лица Патриции. Обычно такое чувствительное, такое подвижное, оно вдруг стало каменным, отрешенным. Казалось, им овладело, нанеся ему непоправимый урон, какое-то злобное, нездоровое, позорное страдание. Есть одно чувство — единственное чувство, — которое в состоянии так обезобразить человеческое лицо: предельная ревность. И у недуга этого, напавшего на Патрицию, причем в такой острой форме, могла быть лишь одна причина: две львицы были постоянными спутницами Кинга и теперь они звали его к себе.

Кинг понял это одновременно с Патрицией. Он посмотрел на Буллита, на девочку, на разъяренных львиц. Он тряхнул гривой. Он колебался. Патриция приоткрыла рот. Лев-исполин повернул голову в ее сторону. Если бы она позвала его, он непременно остался бы. Но взгляд Патриции в этот момент был полон яростного высокомерия. Она промолчала. И тогда Кинг пошел к поджидавшим его самкам. Сначала медленно, с достоинством, как бы демонстрируя свое уважение к нам. Затем шаги его стали длиннее. Наконец он сделал рывок и в несколько прыжков присоединился к львицам и львятам. И все вместе они скрылись в зарослях.

Буллит снова сел за руль и повернул ключ зажигания. С неестественной улыбкой он произнес таким тоном, в котором тоже не было ничего естественного:

— Ну что, позабавились мы сегодня, да?

Девочка ничего не ответила. Буллит направил машину к краю рощицы, которая находилась слева от нас.

— Теперь мы уже скоро будем дома, — сказал Буллит, обращаясь ко мне.

Он произносил слова, как человек, который делает это лишь затем, чтобы не думать. Он продолжал:

— За тем вон выступом леса пойдет хорошая дорога. На юг. Я совсем недавно сделал ее. Чуть дальше будет саванна с маниаттой, а потом и бунгало, и сразу же после этого — виски.

Опушка леса теперь оказалась позади нас, и у Буллита вырвался глубокий вдох облегчения. Однако в тот момент, когда до дороги, о которой он говорил, оставалось совсем немного, Патриция схватила его за запястье.

— Останови вот здесь, — сказала она.

Буллит смотрел на нее, не понимая. Она крикнула:

— Останови, я же сказала. Или я выпрыгну на ходу.

Патриция старалась, чтобы голос ее звучал нормально. И все же интонация его была почти истерической. Я даже вздрогнул: такой же тембр возник у Сибиллы перед ее нервным срывом.

Буллит сделал то, что она хотела. Девочка спрыгнула на землю, даже не открывая дверцу. Буллит приподнялся.

— Нет, — произнесла Патриция тем же строптивым голосом. — Я не хочу никого. В этом заповеднике я не нуждаюсь в защите.