Экипаж. Лев. Лиссабонские любовники

Во всеобщем гомоне опорожнялись стаканы; питье разжигало веселье, а Эрбийону казалось, что все взгляды с налетом насмешливой нежности были обращены на него, Клода и Виранса. Это его интриговало, поскольку он предположил, что Тели за свой счет затеял какую-то невероятную шутку; однако крики, вино и эта радость, еще более экзальтированная, чем обычно, не давали ему ни времени, ни возможности углубиться в разгадывание.

Когда бокалы наполнились пенистым шампанским, гвалт моментально стих; все взгляды устремились на капитана, который, встав со своего места, вызвал:

— Мори, Эрбийон, Виранс, подойдите ко мне с бокалами в руках.

Они повиновались.

— Чокнемся, — сказал Тели.

Поставив на стол свой опустевший бокал, он достал из кармана три листка бумаги, наугад взял один из них и прочел:

«Выписка из приказа по армии: Эрбийон Жан Пьер, офицер-стажер, наблюдатель в эскадрилье № 39, 15 марта, под шквальным огнем противовоздушных батарей, успешно завершил сложное регулирование. 26-го, совместно с пилотом, сбил „драхен“. 2 апреля, атакованный двумя самолетами, отбил нападение и выполнил свою миссию».

Едва Тели закончил, как Марбо провозгласил:

— А мы все грянем дружеское ура, чтобы эта хибара задрожала.

Пока звенели стаканы, капитан неловко прикреплял крест на куртку Эрбийона. Он сильно уколол его в грудь, и Жан вдруг подумал:

«Чтобы его заслужить, я никогда не испытывал такой боли».

Теперь Тели читал приказ на имя Виранса, а офицер-стажер вернулся на свое место. В каком-то оцепенении он наблюдал за тем, как товарищи чокаются с ним своими бокалами. Машинально ответил на поздравления, ощущая при этом свою оторванность от группы окружавших его друзей и непривычное одиночество.

Итак, вот оно, то, о чем он мечтал, как о чудесном вознаграждении! То, что он с мистическим восторгом рассматривал на формах других людей! Тели, его начальник и товарищ, которым он восхищался, наградил его своей собственной рукой, а он не испытывал никакой гордости, даже ни малейшего волнения. А может быть, это чувство удивления сбивало радость, хотя должно было бы, наоборот, ее увеличить?

Однако стоило ему честно взглянуть на эту ситуацию, как он понял, в чем причина его поразительного безразличия: он вовсе не заслуживал этого креста или, по крайней мере, не совершил ничего из ряда вон выходящего, чтобы его получить. Он вспомнил слова приказа. Разумеется, они говорили о реальных событиях, но они подразумевали какое-то сверхусилие, яркое воплощение отваги, до которой и дело-то не дошло. Когда он все это взвесил, у него возникло чувство, будто он сплутовал.

Разумеется, он закончил регулирование в то время, как черные хлопья сжимали его так плотно, что ему показалось, будто он может их поймать, однако они выглядели настолько безобидными, что совершенно его не встревожили. Да, они с Мори подпалили привязной аэростат, но на небе не было ни единого самолета противника, так что это стало лишь упражнением по стрельбе в мишень. Да, он был обстрелян двумя немецкими истребителями, но удивительно неумело, а затем безо всякой причины вышедшими из битвы, предоставив ему отличную возможность беспрепятственно завершить разведку.

В таких вот обстоятельствах им посчастливилось не подпасть под влияние страха, не стать добычей взрывов и пуль, но ведь на всей широчайшей линии фронта каждый из его товарищей при каждом вылете делал то же самое. Так, может быть, следует награждать всех, причем ежедневно? В чем состояла его особенная заслуга, исключительность его поступка? Он окинул взволнованным взглядом близкие ему лица, пытаясь найти в них объяснение, но обнаружил лишь спокойное уважение.

В этот момент со своей наградой вернулся Клод. Жан увидел на его отражавшем все внутренние переживания лице то же равнодушное выражение. Он подумал: «Этот-то уж смог бы мне объяснить».

Еще ни разу со времени своего возвращения он не ощущал себя таким близким Клоду и столь же неспособным ему довериться. Почувствовав этот смутный порыв, Мори ощутил надежду, что необъяснимая натянутость в их отношениях, с каждым днем все возраставшая, наконец рассеется в этот час, когда на виду у всей эскадрильи их экипажу вручались свидетельства проявленной ими доблести.

— Этот крест, — сказал он вполголоса, — дорог мне только потому, что вручен одновременно с вашим.

Прежде чем молодой человек смог ответить, Тели воскликнул:

— Мори, Эрбийон, и вам не стыдно? Вы забыли чокнуться. А к тому же у нас принято, чтобы те, кто получают пальмовую ветвь вместе, расцеловали друг друга!

Клод наклонился к стажеру. Вся нежность, которую он питал к Эрбийону, отразилась в изгибе его долговязого тщедушного тела. Однако молодой человек не шелохнулся.

Как бы ни хотел он сделать то, о чем просил Те-ли, эта задача оказалась для него непосильной. Тело отказывалось повиноваться. Он бы ни за что не дал под взглядом капитана, при товарищах этого поцелуя Иуды. Так низко он ни за что не опустится.

— Ты спишь? — воскликнул Тели.

Эрбийон упрямо уставился в стол.

— Да это животное опьянело! — сказал изумленный капитан. — Встряхните его.