Екклесиаст

Рано или поздно человек всё-таки понимает, что Истина существования приходит только через Любовь. И не только к ближнему, к красоте, к нежности, к радости и утешению. Именно когда каждый из нас сможет относиться с любовью и нежностью к любому предмету, включая противную грязь под ногами, колючий снег, пронизывающий ветер, всепожирающий огонь, только тогда и придёт понимание Истины и смысла существования.

Но если Любовь разменивается по мелочам на выяснение отношений, на иногда не нужную сексуальность, на подмену и предательство, на «святую» ненависть и вероломство, на жадность и злобствование, то любой человек в результате безвозвратно теряет тот огонёк души, который помогал до этого решать любые неразрешимые проблемы, спасал от падающих с крыш кирпичей, не позволял необратимо сорваться в бездонную пропасть. Если же нет в тебе хотя бы крохотного огонька, то…

…от человека ни следа
лишь полночь молния пронзает.
Любовь подручной не бывает
на этом свете никогда.

Одним словом, что имеем, не храним, потерявши – плачем. Погибель всегда ожидает человека там, где, казалось бы, всё хорошо и даже очень. Неужели же фундаментом любви в этом мире является только печаль?! А верно ведь, ни один из действительно любящих, никогда не испытал счастья. Ах, нет, что это я! Конечно, испытал! Нет повести прекраснее на свете…

– Сабациус, верни меня! – снова завопил я.

И тут воспоминания опять пронзили мой мозг: Сабациус – это имя фригийское, что по-гречески или по-русски оно звучит Аполлон. Надо же, богине любви помогал Аполлон! А есть ли она, любовь? Неужели это только игра воображения, нервное сумасбродство, душевная и духовная боль? Неужели любовь живёт только в исключительно минорном состоянии, когда ум, душа, каждая клетка испытывает разлуку? И не просто разлуку. Неужели избавиться от страсти невозможно никакими средствами? Да и страсть ли это, потому что не желаешь ничего для себя? Хотя нет, видеть, чувствовать, что ей хорошо – это ли не маслом по сердцу! А есть ли кто-то, относящийся безразлично к себе подобному? Вероятно есть, только это не человек уже. Но как же узнать, хорошо ли ей, покинувшей меня?

– Аполлон-Сабациус!.. – заскулил я снова.

Неведомо как рядом оказался граф Сен-Жермен собственной персоной. Но его молельного зала не было и в помине. Вокруг змеилось пространство, опоясанное тысячью светящихся кругов. Не было ни земли, ни неба. Только разноцветные кольца, внутри которых мы с графом поднимались куда-то вверх. Или это кольца ползли вниз? Я в это время был таким жутким интровертом, что ни мой спутник, ни окружавшее пространство не интересовали меня. Что можно получить из внешнего мира, кроме вспышки горечи, разрухи и печали?

– Что захочешь, то и получишь, – сварливо буркнул граф.

– Как захочу? – взъерепенился я. – Не хочу терять! Не хочу, чтобы из-за меня кто-то жертвовал собой! Не хочу идиотских испытаний, тем более вашего чёртового бессмертия! Ведь тогда всю бессмертную жизнь придётся страдать из-за этой потери! Каждый год приходится пересекать какую-то жизненную границу, за которой хочется найти свой остров. А есть ли он? Существует ли кто, кроме дьявола, кому нужна душа моя, а не добытые жизненно необходимые дивиденды?

– Вы хотели знать мистику соприкосновения Вальпургиевой ночи с Воскресением Христовым? – холодно осведомился Сен-Жермен. – Ну что, узнали? А принять вы можете только одиночество. Если человеку суждено стать человеком, то только одиночество может быть ему истинной наградой. Мы постоянно взлетаем и падаем в этом мире, но берегитесь женщин. Они намного опаснее мужчин. И ещё, помните, что Бог забавляется, вручая вам славу и одиночество. Готовы ли вы принять хоть часть Божественной истины, дарующей вам свободу и совсем иное понимание жизни, советую подумать.

«Тогда будут предавать вас на мучения, и убивать вас; и вы будете ненавидимы всеми народами за имя Мое», – всплыла в голове моей Евангельская цитата. Но неужели же обязателен какой-то ущерб, потеря, утрата ради готовящихся прийти в мир лжепророков? Неужели человек каждую секунду, каждый миг должен чем-то жертвовать, а ради чего?

– Хорошо, – кивнул я графу. – Может быть, стоит согласиться на ваше предложение, если вы расскажете мне без утайки, почему сами стали так сказать Проповедником? Ведь кто-то даровал вам бессмертие, а ради чего? Что вы сделали такого, от чего возрадовался Вседержитель?

Граф не нашёлся, что ответить. Видя его замешательство, я продолжил диалог, заведомо зная, что это не принесёт ничего хорошего:

– Когда Иисусу Христу пришлось нести свой крест на Голгофу, римляне разрешили ему отдохнуть на лавочке возле дома одного еврея по имени Ахашверош. Приговорённый к смерти присел на лавочку, но хозяин дома выбежал на улицу и завопил:

– Нечего здесь сидеть на моей лавочке, преступник! Иди вон на Голгофу, неси свой крест! А когда будешь возвращаться назад, вот тогда можешь и посидеть, так и быть.

Христос же ответил: