Эклипсис

Лицо эльфа было, как всегда, бесстрастным. Он помедлил несколько секунд, будто в нерешительности, подошел к Альве и опустился перед ним на одно колено, склонив голову.

– Благородный кавалер Ахайре, я приехал, чтобы служить тебе столько, сколько ты пожелаешь, и так, как ты пожелаешь, – произнес он на всеобщем языке с легким, почти неуловимым акцентом.

– Боже всемогущий… – пересохшими мгновенно губами прошептал кавалер Ахайре. – Ты сошел с ума… О чем ты говоришь?

Колени у Альвы подогнулись, и он сполз на пол рядом с эльфом, отчаянно желая к нему прикоснуться – и не решаясь.

– Я хочу быть твоим любовником, если твои обычаи это позволяют. Если же нет, я готов быть твоим слугой или рабом. Моя жизнь принадлежит тебе.

– Мне не нужна такая благодарность. Мне вообще не нужна благодарность. Ты уже со мной расплатился, забыл? Мы в расчете.

Эльф взглянул ему прямо в глаза и сказал просто:

– Я люблю тебя. Я хочу быть с тобой.

Безумие, чистое безумие. Альва не мог поверить своим ушам.

– Ты с ума сошел, – беспомощно повторил он. Как может эльф говорить такие вещи с серьезными глазами и непроницаемым лицом? – Ты не можешь меня любить, это невозможно.

– Мой народ не имеет привычки лгать. Я могу сказать на своем языке. – И Древний произнес ту самую фразу, которую Альва слышал от него на опушке леса. Он зря грешил на свой слух – оказывается, он запомнил ее совершенно точно.

– Не мучай меня, пожалуйста! – жалобно взмолился Альва, беря руку эльфа и прижимая к сердцу. – Если ты решил служить мне из благодарности, если ты заблуждаешься насчет своих чувств, это меня убьет!

Итильдин робко коснулся его щеки ладонью. Что-то дрогнуло в его лице, и взгляд стал таким нежным, что сердце Альвы чуть не вырвалось из груди.

– Любовь ни с чем не спутаешь. Мы всегда знаем, когда она приходит. Я должен быть твоим, иначе мне никогда не найти покоя.

Альва почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Никогда в жизни он не испытывал такого трогательного и щемящего чувства, как в этот момент. Он даже не мог бы описать его словами, несмотря на свое образование и поэтический дар… но он знал одно: за возможность пережить этот момент он, не раздумывая, расстался бы с жизнью.

Он порывисто обнял эльфа и прошептал ему на ухо прерывающимся голосом:

– Я люблю тебя. Если ты останешься со мной, я… я буду счастливейшим из смертных и бессмертных!

– Я думал, что умру в разлуке с тобой, – так же шепотом сказал Итильдин, забрасывая руки Альве на плечи и прижимаясь к нему еще крепче.

– А я думал, что уже умер…

Они долго не могли оторваться друг от друга, словно жесткий ковер на полу в кабинете был самым подходящим местом для любовных объятий. Но потом Альва наконец вспомнил о долге гостеприимства, и эльф был немедленно отведен в купальню. Закрыв за ним дверь, кавалер Ахайре прислонился к стене, старательно отгоняя навязчивые видения: серебристые волосы под струями воды, душистая пена на ослепительно белой коже, в покрытых испариной зеркалах отражаются изгибы стройной фигуры… Однако к тому времени, как Итильдин вышел из купальни, завернутый в полотенце, Альва уже вполне справился с собой; а когда полотенце соскользнуло на пол и прохладное тело прижалось к нему, он нашел в себе силы набросить на эльфа приготовленный халат и завязать шелковый поясок на два узла.

– Разве ты не хочешь меня? – шепнул Итильдин, опуская ресницы и краснея.

– Хорош бы я был, если бы потащил тебя в постель, не дав отдохнуть после долгого пути. – Альва улыбнулся и нежно поцеловал его в висок.

– Я не устал, – возразил эльф.

Молодой человек снова поцеловал его и отстранился.

– Пойдем ужинать, любовь моя.

За столом Альва, забыв о еде, смотрел на Итильдина. Ему казалось, что он может бесконечно наблюдать, как эльф подносит к губам дольку апельсина или бокал с розовым вином. Говорили, что спиртное не оказывает на Древних почти никакого воздействия – и действительно, Итильдин пил его как воду, ни румянца на щеках, ни блеска в глазах, ни неуверенности в движениях. Что еще Альве предстоит узнать о своем возлюбленном? Он хотел бы задать ему тысячу вопросов, но вместо этого болтал о всякой чепухе, не дожидаясь ответа, и чувствовал, как жар приливает к щекам от каждого взгляда серебряных глаз из-под длинных изогнутых ресниц.