Экобаба и дикарь

Потом помирились и сошлись на том, что больше 200 грамм он пить не будет. По-алкоголическому — «чекушка». И он, в общем-то, держался этого правила. Иногда, правда, украдкой приносил вторую, но не пил уже разом, как раньше, а растягивал — ведь наши встречи обычно длятся подолгу, если без скандала. Когда недавно Ингрид спросила с язвительной улыбкой, чем это мы занимаемся столько времени

— обычным людям хватает намного меньше, — я и не знала, что ответить. И когда Ингрид пристала, сколько у нас конкретно длится это дело, то я ответила: «А оно не прекращается».

«Как так?» — изумленно поднялись антенны глаз, но я промолчала: слишком многое пришлось бы объяснять и говорить о таких вещах, о которых ни с кем не хочется делиться, даже с Доротеей, подругой детства.

К счастью, не все наши встречи кончались ссорой — бывали дивные ночи и долгие дни, когда мы лежали в ярком солнце, горячие и разморенные, и простыни были нагреты, как песок пляжа. Часами болтали о разных вещах, часто о всякой ерунде. Нам всегда было интересно вдвоем. Да, можно понять, почему говорят, что любовь проходит тогда, когда не о чем говорить.

После ссор я никогда не делала первых шагов, считая это недостойным, но встречи после ссор бывали самыми приятными — со слезами и объятиями. Зверь мог быть необычайно нежен, целовал без устали, я нутром ощущала его, и он так же хорошо угадывал мой готовящийся обвал. И никто, кроме него, не был в силах заставить меня тут же двигаться дальше, удерживаться на горячем плаву, где надо хватать воздух и царапать матрас, чтобы не умереть… А его поцелуи, тягучие и безразмерные, обволакивающие до обмороков?.. Так у нас никто не целуется.

Сам варвар уверен, что поцелуй куда важнее, чем все остальное: целуешь душу, а секс делаешь с телом.

Это всё было так притягательно, как ни с кем другим, за что я и привязана к нему. Но никто не должен знать об этом. А он — в первую очередь. Такой уж у меня характер. А короткие интрижки?.. Игра. Есть бабочки-однодневки, есть мужчи-ны-одноночки. Они успокаивают, развлекают. И если в наших встречах со зверем он всегда был доминантом, то в моих интрижках я властвовала безраздельно, что было приятно и интересно.

Но за таким хорошим днем вполне могла последовать зловещая пьяная ночь, когда я, окаменев, должна была трястись от страха, а он бегал по комнате или же сидел в темноте, как изваяние. Причины могли быть разные, но чаще всего связаны с ревностью: или кто-то мне звонил в неурочное время и я слишком долго говорила по-французски (которого зверь не знает), или я сама о чем-то сбалтывала сдуру, или он что-то у меня выпытывал, а потом грыз и изводил, как строгая бабушка, дурацкими наставлениями, отчего становился нелеп и смешон.

Может быть, у него просто больное воображение, как у всякого художника?.. Или же все они, мужчины, такие собственники?.. Только одни скрывают это, а другие показывают?.. Кто их разберет!

Значит, он хочет со мной поссориться!.. А я, как дура, должна сидеть и ждать, поссорится он или нет?.. Я не объект для опытов, пусть не надеется!.. Здесь не дикий Восток, где женщин на цепи держат!.. Ну и вот. Права Ингрид, когда ругает мужчин: эгоисты и себялюбцы, больше ничего! И назло ему пойду сегодня с Ингрид! И познакомлюсь с кем-нибудь. Почему нет? И не дам никому командовать собой! Принципы сохранять — самое важное.

А главный принцип тот, чтобы после ссор первой не звонить. Я так и делала, хотя попыток примирения не отклоняла: я же никогда не бывала на него обижена, это он постоянно на меня дуется! Но я тоже от любой мелочи могу затаиться, как черепаха. Мраморная женщина — называет он меня тогда. Да, я каменею в обиде, сижу не шевелясь и сквозь дрему слежу, как он вздыхает, ходит по комнате, допивает, докуривает и уходит.

И мне пора выходить.

Дом Ингрид виден издалека. Вон он. И почему она, интересно, сегодня одна?.. Куда делся её муж, её «домашнее животное», как она ласково называет его?

Мы с Ингрид познакомились в университете и довольно часто встречаемся, хотя я и подозреваю, что она лесбиянка. Но она об этом никогда не говорила, с удовольствием жила с мужчинами (и не с одним) и до сих пор попыток сближения не делала. Впрочем, один раз пришлось после диско ночевать в одной постели, и она очень уж часто раскидывалась во сне, ее пальцы слишком уж осмысленно касались моих бедер, а её соски под ночной рубашкой набухли так, что были видны даже в свете уличного фонаря. Я тогда отодвинулась. Касания женских рук мне неприятны.

Вообще до тех пор, пока у меня не было бюста, мужчины на меня не смотрели. Но за один только год (мне было четырнадцать) грудь моя вдруг налилась. Тут я стала ловить на себе взгляды — на улице от прохожих, в школе от учителей, дома от друзей семьи, и даже отец, часто поглядывая на мой бюст, как бы в шутку ощупывал его и, охая, удивлялся его величине. Вначале эти взгляды оскорбляли меня, я вспыхивала, уходила в себя, плакала, «пехота, держись!» не помогало.