Экое дело

«От ревности лицо твое мелеет, — насмешливо процитировал он. — От ревности лицо твое мелеет, мальчишками запруженный ручей. Они гам набросали в воду дерну, и ты иссякла. Губы как песок, одни глаза, две маленьких глубинки, наполненные до краев...»

Терпением, — закончила Леля и, резко повернувшись, ушла в избу.

О, да, — заметил Иван Федотович, принимаясь вновь за грибы. — Терпением — не так уж и плохо. У нас было «отчаянием», но это было давно.

А вот Рита при виде Лели смутилась.

Доброе утро, — неуверенно улыбаясь, проговорила она, выходя из «летней комнаты».

Доброе утро, деточка, — сказала Леля. — Как спалось? Ну, слава богу, слава богу. Видишь ли, мне нужно с тобой серьезно поговорить.

А что... а что случилось? — пролепетала Рита, отступая в глубь комнаты. — Что-нибудь неприятное?

С какой стороны посмотреть, — усмехнувшись, ответила Леля.

Они вошли в «летнюю комнату», прикрыли за собой дощатую дверь и сели рядом на топчан. Рита была очень напугана.

— Дело в том, — сказала Леля, — дело в том, что Иван Федотович вчера ночью приготовил вам с Ильей небольшой сюрприз. То есть он хотел, чтобы это вышло сюрпризом, но я, как человек более трезвый и дальновидный, решила забежать немного вперед.

Сложив руки на коленях, Рита напряженно слушала,| но лицо ее начало проясняться.

Собственно говоря, Иван Федотович решил посвятить вам с Илюшей стихи... небольшую поэму, насколько, я в этих делах разбираюсь. Я пока еще не видела текста, но могу предполагать, что роман в стихах за одну ноч написать невозможно.

Ну, что ж, это очень приятно, — порозовев, сказала Рита. — Лучшего подарка он придумать не мог.

— Так-то так, — уклончиво сказала Леля. — Вся беда, деточка, в том, что Иван Федотович, как ты, видимо, уже успела заметить, черезвычайно самолюбивый и легкоранимый человек. Все поэты грешат этим в большей или меньшей мере, но тут сложнее: сейчас у Ивана Федотовича трудный, я бы сказала, болезненный период. Ему отчасти не хватает уверенности в себе, и еще как-то ' так случилось, что ваша реакция на эти стихи представляется ему чрезвычайно важной...

Не беспокойтесь, Ольга Даниловна, — торопливо проговорила Рита, — я отлично вас поняла, и все будет в полном порядке.

За тебя я как раз и не беспокоюсь, — мягко сказала Леля. — Но мне кажется, для Ивана Федотовичаособую ценность представляет не твое мнение, а мнение Илюши...

Понимаю, — после паузы отозвалась Рита.

Я не хочу сказать об Илюше ничего плохого, он очень неглупый и сдержанный, рассудительный паренек, но в своих суждениях, мне кажется, он бывает нередко излишне категоричен. Или я ошибаюсь?

Нет, вы не ошибаетесь, — коротко сказала Рита.

Ты понимаешь, Риток, — Леля понизила голос, — тут может так получиться, что мнение Илюши будет для Ивана Федотовича неожиданным и ранит его очень больно. Мне бы этого не хотелось. Да что там: я этого просто боюсь.

Они помолчали.

— Вы знаете, Ольга Даниловна, — грустно сказала, Рита, — я ничем не смогу вам помочь. Я знаю Илью уже несколько лет, но только сейчас убедилась, что он совершенно неуправляем. Я для него не авторитет. Сегодня ночью мы с ним здорово поцапались... не из-за Ивана Федотовича, а так, вообще. И я поняла...

Ты для него не авторитет, — медленно, не слушая ее, повторила Леля. — Это плохо. Тогда у нас нет другого выхода...

Никакого выхода нет! — с ожесточением сказала Рита. — Если ему что-нибудь не понравится...

Но тут ей в голову, видимо, пришла неожиданная мысль, и она с любопытством посмотрела на Лелю.

Вы думаете... — проговорила она вполголоса. — Вы уверены, что это будут плохие стихи?

Нет, деточка, — сказала Леля устало. — Это будут замечательные стихи. Я просто хотела предотвратить неприятные неожиданности. Но если ты не можешь повлиять на Илюшу...

Я с ним сейчас поговорю, — неуверенно предложила Рита.

Нет, — решительно ответила Леля. — Лучше не надо, знаешь. Лучше я сама.

...Илья ходил по саду и, тихо чертыхаясь, распутывал леску для спиннинга.

Кусты крыжовника, стволы вишен, колья изгороди были опутаны длинными петлями, блестевшими на солнце, как паутина.

Да, — сказала Леля, подойдя, — работы здесь до вечера.

Прекрасная тренировка нервов, — отозвался Илья. — Знатоки назвали бы это «борода шестой степени».

Помочь? — предложила Леля.

Нет, спасибо. Вот если Рита проснулась, скажите ей, что я ее очень жду. У нее это гораздо лучше получается.

А у меня к вам серьезный философский вопрос, — помолчав, сказала Леля. — Скажите, Илья, вы умеете относиться к людям снисходительно?

Илья удивленно взглянул на Лелю.

— Если эти люди заслуживают снисхождения — безусловно.

А кто будет решать, заслуживают или нет?

Илья помедлил.

Наверно, все-таки я.

А если вас попросят о снисхождении?

Смотря кто попросит,

Ну, например, я.

Стоп, стоп. — Илья положил клубок лески на траву. — Мне кажется, я начинаю кое-что понимать. Маргарита по ошибке стерла мои магнитофонные записи. Я угадал?

Нет, не угадали, Илюша, это серьезно. Сегодня вечером Иван Федотович будет читать вслух стихи, посвященные вам....

Мне?!

Да, именно вам. И я очень просила бы вас быть чуточку снисходительнее, чем обычно.