Экономическо-философские рукописи 1844 г.

Если ощущения человека, его страсти и т. д. суть не только антропологические определения в [узком[51] ] смысле, но и подлинно онтологические утверждения сущности (природы) и если они реально утверждают себя только тем, что их предмет существует для них чувственно, то вполне понятно, 1) что способ их утверждения отнюдь не один и тот же и что, наоборот, различный способ утверждения образует особенность их бытия, их жизни; каким образом предмет существует для них, это и составляет своеобразие каждого специфического наслаждения; 2) там, где чувственное утверждение является непосредственным уничтожением предмета в его самостоятельной форме (еда, питьё, обработка предмета и т. д.), это и есть утверждение предмета; 3) поскольку человек человечен, а следовательно, и его ощущение и т. д. человечно, постольку утверждение данного предмета другими людьми есть также и его собственное наслаждение; 4) только при помощи развитой промышленности, т. е. через посредство частной собственности, онтологическая сущность человеческой страсти осуществляется как во всей своей целостности, так и в своей человечности; таким образом, сама наука о человеке есть продукт практического самоосуществления человека; 5) смысл частной собственности, если её отделить от её отчуждённости, есть наличие существенных предметов для человека как в виде предметов наслаждения, так и в виде предметов деятельности.

Деньги, обладающие свойством всё покупать, все предметы себе присваивать, представляют собой, следовательно, предмет в наивысшем смысле. Универсальность этого их свойства есть всемогущество их сущности; поэтому они слывут всемогущими. Деньги – это сводник между потребностью и предметом, между жизнью и жизненными средствами человека. Но то, что опосредствует мне мою жизнь, опосредствует мне и существование другого человека для меня. Вот что для меня означает другой человек.

Тьфу, пропасть! Руки, ноги, голова
И зад – твои ведь, без сомненья?
А чем же меньше все мои права
На то, что служит мне предметом наслажденья?
Когда куплю я шесть коней лихих,
То все их силы – не мои ли?
Я мчусь, как будто б ног таких
Две дюжины даны мне были!

Гёте, «Фауст» (слова Мефистофеля)[52]

.

Шекспир в «Тимоне Афинском»:

… Золото? Металл
Сверкающий, красивый, драгоценный?
Нет, боги! Нет, я искренно молил…
Тут золота довольно для того,
Чтоб сделать всё чернейшее – белейшим,
Всё гнусное – прекрасным, всякий грех –
Правдивостью, всё низкое – высоким,
Трусливого – отважным храбрецом,
А старика – и молодым и свежим!
… Это
От алтарей отгонит ваших слуг,
Из-под голов больных подушки вырвет.
Да, этот плут сверкающий начнёт
И связывать и расторгать обеты,
Благословлять проклятое, людей
Ниц повергать пред застарелой язвой,
Разбойников почётом окружать,
Отличьями, коленопреклоненьем,
Сажая их высоко, на скамьи
Сенаторов; вдове, давно отжившей,
Даст женихов; раздушит, расцветит,
Как майский день, ту жертву язв поганых,
Которую и самый госпиталь
Из стен своих прочь гонит с отвращеньем! –
Ступай назад, проклятая земля,
Наложница всесветная, причина
Вражды и войн народов…

И затем дальше: