Действовавшие на протяжении первых шести десятилетий ХХ в. денежные системы, безусловно, отличались друг от друга, однако в то же время они имели важную черту, которая обусловливала существенную схожесть использовавших их экономик. Привязка – не важно, непосредственная или опосредованная – валют различных стран к реальному денежному материалу предполагала крайнюю затрудненность, если не сказать невозможность, формирования устойчивых и продолжительных дисбалансов самого разного рода. Правительства, разумеется, могли занимать средства на рынке и наращивать государственный долг, но лишь временно и до определенных пределов. Так, например, в США в 1950–1960-е гг. средний дефицит федерального бюджета составлял менее 0,61 % ВВП[62]
, а размер государственного долга по отношению к ВВП сократился со 122,5 % в конце 1945 финансового года до менее чем 40 % по состоянию на 1 октября 1969-го[63]. То же самое относилось (что кажется сейчас немыслимым) и к балансу внешней торговли. Устойчивое превышение импорта над экспортом могло достигаться только ценой увеличения оттока национальной валюты, которое было чревато последующим предъявлением ее к обмену на золото или (в случае если речь шла не об американской валюте) на доллары, которые, в свою очередь, имели золотое обеспечение. Такое положение вещей делало торговые дисбалансы не менее экзотическим явлением, чем бюджетный дефицит или государственный долг: Соединенные Штаты с 1944 по 1970 г. ни разу не имели отрицательного сальдо ни в торговле товарами, ни в торговле товарами и услугами с остальным миром, а незначительное отрицательное сальдо платежного баланса допускали за все это время всего три раза – в 1950, 1953 и 1959 гг.[64] В Европе ситуация отличалась из-за послевоенных дисбалансов и огромного инвестиционного импорта в период действия «плана Маршалла», но положение стабилизировалось уже к середине 1950-х гг.Нельзя пройти мимо и наиболее значимых характеристик денежного рынка – процентных ставок и инфляции. Последняя была достаточно низка ввиду того, что валюты обесценивались несущественно, а конкуренция как внутри отдельных экономик, так и между ними была устойчиво высокой: в США средний темп роста потребительских цен с 1951 по 1970 г. составил 2,41 %, в Западной Германии с 1956 по 1970 г. он был даже меньше – 2,33 %[65]
. В такой ситуации процентные ставки также не могли быть высокими, но при этом они устойчиво находились в положительной зоне: среднее превышение доходности по трехлетним treasuries в США над показателем инфляции составляло 1,97 процентных пункта, а в случае с немецкими Bunds – 0,94 п. п.[66]; можно добавить, что отрицательным это соотношение не становилось ни разу (да и, видимо, вряд ли могло). Ставки коммерческого кредитования первоклассных заемщиков, разумеется, были еще выше и довольно существенно превосходили показатели инфляции. Несмотря на динамичное развитие фондового рынка на протяжении этих лет, его суммарная капитализация составляла 69 % в США в 1970 г.[67] и всего около 50 % – для мировых рыночных экономик в 1972 г.[68]Иначе говоря, не будет преувеличением сказать, что на протяжении большей части ХХ в. ведущие мировые экономики устойчиво развивались, используя внутренние источники роста, совершенствуя свой индустриальный потенциал и направляя на инвестиционные нужды значительную часть валового внутреннего продукта. Западному миру в те годы противостоял коммунистический лагерь, который также активно развивал промышленное производство и в целом относительно на равных соперничал в сфере тогдашних высоких технологий – вооружений, ядерной, авиационной и космической сферах. Советский Союз и его сателлиты имели существенно меньший общий валовой продукт, и поэтому для поддержания военно-стратегического паритета и участия в масштабной технологической гонке им требовалась мобилизация на эти цели большей доли своего ВВП, что не позволяло повышать жизненный уровень населения и внедрять технологические достижения из ВПК в гражданский сектор – однако следует признать, что итог экономического соперничества в тот период не выглядел очевидным даже для западных политиков. С начала 1960-х гг. очередным экономическим соперником стала Япония, сделавшая серьезную заявку на технологическое лидерство[69]
, используя доведенные до совершенства индустриальные методы развития (сами японцы в те годы характеризовали свою страну как ultimate industrial society[70]). Именно такой характер экономической системы мы и имеем в виду, говоря о «закомплексованности» в противоположность современной «раскованности»: как мы видим, возможности правительств и монетарных властей для разного рода выходов за довольно четко очерченные пределы были весьма ограниченными.