Экономика каменного века

растрачиваемых в этом споре, не добавлял им интеллектуального веса. С самого начала субстантивисты (примером чему могут быть заслуженно знаменитые работы Поланьи и других) были высокопарно путаны и ошибочны. Как раз показателем зрелости экономической антропологии служит то, что мы за короткий шестилетний промежуток оказались способны обнаружить, в чем состояла ошибка. Статья... написанная Куком (Cook, 1966), когда ои юлько получил диплом о высшем образовании, элегантно расправляется с контроверзой... Однако поскольку социальная наука является своего рода свободным предпринимательством [!], постольку практически невозможно окончательно низвести даже жалкую, бесполезную и сбивающую с толку гипотезу, и я ожидаю, что следующее поколение творцов высоко интеллектуальной путаницы возродит, в том или ином виде, взгляды субстантивистской экономики (Nash, 1967, р. 250).

Как же тогда охарактеризовать настоящую работу? Ведь она и не является вторым пришествием, и не несет даже самого легкого отпечатка бессмертия. Можно только надеться, что произошла какая-то ошибка. Наверное,— как с Марком Твеном в подобной же ситуации, — слухи о смерти субстантивизма были сильно преувеличены.

В любом случае я держусь в стороне от попыток применить искусственное дыхание из рта в рот в виде методологической дискуссии. Последние публикации по «экономической антропологии» уже и так чрезмерно разбухли от разговоров на этом уровне. И в то время как многие аргументы кажутся хорошими моделями, общий их эффект лишь утвердил каждую из сторон на своих исходных позициях. («Если кого-то убеждать против его воли, он остается при своем мнении»)**. Разумные доводы оказались плохим арбитром. Между тем аудитория у спорящих сторон быстро тает — от скуки, склоняет даже самых рьяных участников противоборства объявить себя гонжыми пойти, наконец, поработать. Таков настрой и этой книги. Официально принадлежа к дисциплине, которая сама себя считает наукой, я бы предпочел полностью положиться на эти очерки в надежде, что они раскроют суть дела лучше, чем полемический способ георетического убеждения. Таков традиционный и здоровый путь: пусть цветут вес цисты, а мы увидим, какие из них принесут настоящие плоды.

Но официальная позиция, клянусь, не является моим глубочайшим убеждением. Мне нажегся, что эта самая официальная антропология, запутавшаяся в паутине метафор, сотканной из категорий естественных наук и выдаваемой за одежды «общественной науки», одинаково слабо проявила как способность привести теорию в согласив эмпирической реальностью, так и логическую состоятельность. В отличие от математики, где «истина и интересы людей не противостоят друг другу», как давным-давно сказал Гоббс, в общественной науке ничто не бесспорно, потому что общественная наука «сравнивает людей и вмешивается в их права и выгоду», так что «столь же часто, как довод выступает против человека, так и человек выступает против довода». Решающие различия между формализмом и субстантивизмом — постольку поскольку здесь признается их существование, но не то, что почитается ими за истину, — представляются идеологическими. Воплощая мудрость исконных буржуазных категорий, формальная экономика процветает как ведущая идеология у себя дома и как этноцентризм — за его пределами. Ведя борьбу с субстантивизмом, она черпает великую силу в глубокой своей совместимости с буржуазным обществом — которое также не отрицает, что конфликт с субстантивизмом может привести к конфронтации (двух) идеологий.

Когда в старые времена физики и астрономы, работая под сенью установленных церковных догм, воздавали хвалу Богу и Королю, они знали, что делали.

*Ведущий международный антропологический журнал.

** В оригинале стихи: Не who's convinced against his will/ Is ofth» same opinion stiff

Данный труд играет на той же оппозиции: без иллюзии, что догмы проявят гибкость, но с надеждой, что божества проявят справедливость. Политико-идеологические различия между формальным и антропологическим мышлением можно было бы с легкостью проигнорировать при написании научного труда, но это не сделает последствия их противостояния менее значительными. Нам говорят, что субстантивизм мертв. Политически, по крайней мере для какой-то части мира, это может быть и так; растение перестало развиваться. Мы слышали также, что буржуазная экономическая наука обречена, осужденная историей разделить судьбу общества, которое ее породило. Во всяком случае, не современной антропологии решать, кто здесь прав, В нашей науке достаточно научности[7], чтобы по крайней мере знать, что является прерогативой общества, а также и академических небожителей, которые обладают его мандатом. Тем временем мы возделываем свои сады, ожидая, что боги пошлют нам дождь или — как думают в некоторых племенах Новой Гвинеи — просто помочатся на нас.

ОБЩЕСТВО ПЕРВОНАЧАЛЬНОГО ИЗОБИЛИЯ