Эксгибиционист. Германский роман

– Тебе известно что-нибудь о мире, где мы оказались?

– Не особо. Но кое-какие предположения имеются.

Думаю, будучи эмбрионом, Антоша уже тогда хмурил брови и слегка кривил губы, прежде чем ответить на заданный ему вопрос, – так же, как он имел обыкновение делать после своего рождения.

Каждый человек представляет собой тайну как для самого себя, так и для других людей. Чем лучше знаешь человека, тем более таинственным он тебе кажется. Антон всегда был для меня загадкой столь же неразрешимой, как и я сам для себя.

Достаточно вспомнить, как он спал. Поскольку в детстве мы нередко спали в одной комнате, я имел возможность не раз видеть это. Антон засыпал в своей кровати в совершенно обычной позе спящего ребенка, но через некоторое время, не просыпаясь, обязательно принимал позу мусульманина, совершающего намаз: стоя на коленях, руки простерты перед собой, тело как бы совершает земной поклон, голова упирается в подушку лбом, при этом обе ладони сжимают подушку с удивительной силой, словно бы впиваясь в нее. В этой позе Антон «молился» все ночи напролет, но перед пробуждением всегда возвращался в обычное расслабленное положение тела и только после этого просыпался.

Попытки поведать ему о загадочной молитвенной позе, которую он принимает во сне, кончались крахом: со всей присущей ему запальчивостью и готовностью поспорить с любым утверждением Антон отрицал какую-либо возможность спать в молитвенной позе. Много раз я хотел сфотографировать его во сне, чтобы доказать ему, что я это не выдумал, тем более что мои слова подтверждали все, кто когда-либо видел его спящим. Но до фотографирования спящего Антона дело так и не дошло, а на исходе детства это странное свойство исчезло.

Можно предположить, что в прошлой жизни Антон был мусульманским религиозным подвижником. Это предположение кажется мне вполне совпадающим с некоторыми свойствами его характера: Антон часто представал в качестве человека довольно фанатичного, как бы глубоко и пылко преданного чему-то, но предмет его горячей убежденности, как правило, оставался достаточно подвижным, плавающим, и иногда создавалось впечатление, что он может быть любым. Я уже сказал, что Антоше хотелось поскорее покинуть пределы детства, поэтому, будучи ребенком, он изъяснялся на подчеркнуто взрослом языке, называл своих родителей Вика и Борис, отпускал тонкие саркастические шутки совершенно взрослого типа, иногда переходя на изысканный французский или английский язык, тщательно избегал детского сентиментального или фантазматического лепета, а также ему нравилось вступать со взрослыми в продолжительные и витиеватые дискуссии или даже в горячие споры на самые разные и неожиданные темы, причем в этих диспутах мой друг способен был потрясти своих собеседников остротой мысли и глубиной своего полемического дара, шквалом остроумнейших реплик и изворотливых аргументаций, он мог осыпать оппонента сотней язвительных игл или же поразить тщательно взвешенной паузой в ответ на какую-нибудь реплику, при этом в течение этой паузы он скептически искривлял губы и приподнимал брови, как бы изумляясь тому факту, что его доводы, столь очевидные и неоспоримые, всё еще отвергаются неуступчивым и твердолобым собеседником. В такие моменты казалось, что перед вами не карапуз, а какой-то изощреннейший парижский адвокат конца девятнадцатого века, защищающий, например, Дрейфуса на открытом судебном заседании, способный посрамить обвинение убийственной смесью, сотканной из остроумия, эрудиции, яда и человеколюбия.

Такого рода поведение маленького мальчика некоторых взрослых восхищало до глубины души, других же раздражало или даже бесило до посинения, так что, подобно тому как Франция прустовской эпохи разделялась на «дрейфусаров» и «антидрейфусаров», так же и все известные мне тогда взрослые разделялись на «антонофилов» и «антонофобов». Это разделение никак не касалось нас, детей, потому что среди ровесников все любили и даже обожали Антона. Не припомню никого из наших ровесников, кто поддержал бы «антонофобские» тенденции, мы все были яростными «антонофилами».

В общем, сказать, что Антоша Носик был необычным ребенком, это всё равно что не сказать ничего. Потому что Антоша был не просто необычным, он был крайне необычным ребенком, и это было известно всем, так как маленький Антон являлся непревзойденным мастером по части привлечения к себе общественного внимания. Его спонтанные публичные выступления и неожиданные речи имели характер сверкающих эскапад или словесных фейерверков, способных безо всякого труда держать в напряжении практически любую аудиторию, начиная с потрясенной гардеробщицы в предбаннике какого-нибудь дома творчества и заканчивая сообществом взрослых интеллектуалов, собравшихся в мастерской Кабакова.