Эксгибиционист. Германский роман

Моей, конечно. Речь о моей маленькой квартире № 72 на Речном вокзале, на пятом этаже зеленоватого семнадцатиэтажного дома на ножках. Это однокомнатная квартира с длинным балконом, которую мой папа превратил в двухкомнатную с помощью почти картонной перегородки.

Мои родители развелись в 1975 году и поселились раздельно в двух квартирах в этом доме. Мама – на одиннадцатом этаже, папа – на пятом. Вторая половина 70-х годов прошла для меня в бесконечных блужданиях между этими двумя квартирами. На одиннадцатом этаже я жил с мамой и отчимом. Еще с нами жила мама отчима – армянская старушка Эмма Николаевна. А также периодически с нами жили котята, временные собаки и хомяки. Хомяки продержались долго, их было двое – рыжий и белоснежный. Звали их Иммануил и Вениамин.

На пятом этаже я жил с папой и бабушкой Софьей Борисовной, известной в нашем доме под именем Эс Бэ. Одно время с нами жила еще и черепаха. Зимой она впадала в спячку и как-то раз с наступлением весны не пожелала проснуться. Endless hibernation…

В начале 80-х мой папа уехал в Чехословакию, и мои скитания между пятым и одиннадцатым этажами превратились в скитание между Москвой и Прагой.

В 1986 году моя мама умерла. Квартира на одиннадцатом этаже, где у меня когда-то была своя комната с просторным видом из окна (пруды, церковь, на горизонте – шпиль Речного вокзала), осталась моему отчиму Игорю Ричардовичу. Он и сейчас там живет со своей второй женой. После смерти мамы я отправился в Прагу, чтобы закончить обучение в Академии изящных искусств, но через год бросил это учебное заведение и в сентябре 1987 года вернулся в Москву и поселился в квартире на пятом этаже. Эта квартира стала моей. В начале 90-х, в первую волну приватизации, я приватизировал эту сакральную жилплощадь.

В декабре 1987 года была основана группа Инспекция «Медицинская герменевтика». Произошло это в той самой квартире № 72. И с тех пор эта квартира стала не просто лишь моей квартирой. Она стала эпицентром медгерменевтической деятельности, она сделалась чем-то вроде храма МГ и одновременно стала магическим Координационным Центром. Слово «портал» вертится на языке, но, пожалуй, эта квартира была целым букетом порталов. Она стала Центром Циклона. Спокойным замирающим оком грозы. В 1989 году этой квартире был официально присвоен статус «шефа МГ».

Итак, во главе структуры МГ стоял не какой-либо человек. Во главе МГ находилась однокомнатная квартира на окраине Москвы. И она выполняла свои начальственные функции даже в те периоды, когда оставалась пустой, когда окна ее покрывались инеем и никто не согревал ее белоснежную ванну, наполняя ее горячей зеленоватой водой.

О да, это весьма необычная квартира! На вид скромная и ничем не примечательная, сочетающая в себе (как и прочие квартиры того времени) советскую аскезу с советскими же элементами роскоши (большой балкон, ванна, центральное отопление, раздельный санузел, как принято указывать в жилищно-технических документах). Но одновременно эта квартира является художественным произведением, одним из важнейших художественных произведений московского концептуализма. Причем это произведение с многоступенчатой историей и с многослойным авторством.

Изначально эта квартира являлась и является произведением моего папы, Виктора Пивоварова. Источник ее можно обнаружить в «Проектах для одинокого человека». Речь идет о хорошо известной серии больших картин на оргалите, которую мой папа сделал в 1975–1976 годах. Таким образом, по датам создание этой серии совпадает с обживанием дома на Речном вокзале.

На одной из картин-щитов серии «Проекты для одинокого человека» можно увидеть план этой квартиры и изображения различных ее уголков. Эту квартиру (в схематическом изложении) можно также встретить в папином альбоме «Сад»: над пустой кроватью висит вопросительная надпись «Где я?». На этой кровати мне впоследствии часто довелось исчезать, и нередко я задавал себе этот вопрос, не обнаружив никого в интерьере, где вроде бы рассчитывал обнаружить себя.

Само название «Проектов» указывает на то, что после развода с мамой папа собирался оставаться в одиночестве и при этом делегировал этому одиночеству некий позитивный экзистенциально-метафизический смысл. Это концептуальное одиночество он практиковал в течение пяти лет, до того дня, когда его мастерскую навестила молодая пражанка Милена. Ее славянская красота, ее мягкий чешский акцент, ее ум и чистосердечное стремление проникнуть в тайны московского андерграунда – всё это (в течение одного вечера на Маросейке) перечеркнуло и отменило «проект жизни одинокого человека», придуманный моим папой. На следующий день после их встречи Милена уехала в Ленинград. Будучи ученицей пражского свободомыслящего искусствоведа Индржиха Халупецкого (это ему принадлежит определение «Школа Сретенского бульвара», данное небольшому кругу художников, к которому принадлежал мой папа), она собиралась изучить сакраментальные флюиды, пронизывающие жизнь не только московского, но и питерского андерграунда. Мы с мамой и отчимом в это время жили в Переделкино.