Эксгумация

И тут же оказался окружен запахом Лили: Лили полуживой и полумертвой. Внезапно Лили возникла рядом, со всем ее эгоизмом. (Эгоизм и был тем скелетом, который скреплял воедино ее прекрасную плоть. Если ее скулы были мечтой фотографа, то под кожей крылся настоящий кошмар.) Ее присутствие ощутила и Энн-Мари — оно проявилось через мою душевную муку, как проявляются кости на рентгеновском снимке. Добиться скелетоподобной худобы всегда было единственной подлинной амбицией Лили, и теперь она достигла желаемого сразу в двух измерениях: здесь, в наших умах, и там, в могиле.

Когда я обернулся, Энн-Мари смотрела на меня с неподдельной тревогой в глазах. Мне нужно было как-то объяснить свой безумный прыжок из кровати.

— Хочешь что-нибудь примерить? — предложил я как можно более непринужденным тоном.

Энн-Мари встала и подошла ко мне.

— А можно? — по-детски спросила она.

Я не ожидал, что она захочет надевать одежду Лили.

— Правда хочешь? — уточнил я.

— А что бы ты хотел, чтобы я надела?

Если уж все равно тошнит, то можно подстегнуть рвоту: я достал из шкафа платье от «призрака».

— Надень это, — сказал я.

— Это? — переспросила Энн-Мари, явно польщенная тем, что я выбрал одно из дорогих платьев от настоящего модельера.

— Да.

— Хорошо.

— Давай надевай.

— Выйди.

Голые полы и стены спальни свели наш разговор к коротким, отрывистым репликам.

Через гостиную я прошел на кухню, чтобы налить себе воды. На самом деле мне хотелось чаю, но нельзя было исключать возможность, что Энн-Мари решит заняться любовью в одежде Лили. За это время чай мог остыть, и мысль об этом почему-то казалась мне невыносимой.

Я пытался понять, почему и зачем предложил ей примерить одежду Лили; мне казалось, что отчасти я хотел — в очередной раз — унизить Энн-Мари. По тому ощущению, которое ее бедра оставляли в моих руках, и по тяжести ее тела, когда она прижималась ко мне или садилась на мой член сверху, было понятно, что она на несколько размеров крупнее Лили. Но если бы ее унижение было моим подлинным мотивом, то мне нужно было бы выбрать платье из модельного периода Лили, когда она была худее некуда. (Большая часть веса была спущена в унитаз, и лишь несколько фунтов смыты в плавательном бассейне.) Платье от «призрака» было довольно просторным. Оно должно было вполне вместить и даже выгодно подчеркнуть округлости Энн-Мари.

— Готово! — крикнула мне Энн-Мари из спальни.

Мне требовалось еще время, чтобы разобраться со своими чувствами. Мои эмоции были настолько сложны, что мне казалось, будто я только и делаю что прокручиваю их на ускоренной перемотке, — чтобы проверить, что вообще записано на пленке; я не вникал в детали, намереваясь вернуться к кассете позднее, чтобы более тщательно ознакомиться с ней.

Когда я вошел, Энн-Мари с видом модели изучала свое отражение в зеркале.

— Ну как?! — воскликнула она и, повернувшись, приняла позу: одна рука вытянута вверх, другая упирается в бедро.

Я посмотрел на нее, постаравшись согнать с лица ошеломленное выражение.

Послышался треск, который бывает, когда расходятся тонкие швы. Платье начало расползаться под мышкой; дюйма на два ниже ее левой груди образовался разрыв, обнаживший тело.

Я не рассчитал.

В этот конкретный момент у Энн-Мари был такой жалкий вид, что я почти любил ее. (За то, что она была готова выглядеть настолько гротескно, и все это — ради меня.) Она не была моделью и никогда не смогла бы ею стать, что понимала лучше кого бы то ни было; ведь, работая в агентстве, она целыми днями наблюдала, как нервные школьницы превращаются в знаменитых на весь мир жирафих-психопаток. Я тоже это понимал, потому что жил с моделью. Я знал, как они относятся к одежде, — как они ныряют в нее так же естественно, как в гостиничный бассейн, и как ткань, подобно воде, обтекает их тела, покрывая ложбинки в тех местах, где у большинства из нас находятся выпуклости.

Энн-Мари не изменила позу, не убрала с лица улыбку. Больше ей ничего не оставалось. Там, где она стояла (погруженная в платье, в котором Лили когда-то парила), не было кислорода. Ей невольно пришлось задерживать дыхание и улыбку. Выдох означал бы, что она еще немного и погрузиться в пучину. Да и с практической точки зрения еще один вдох был равнозначен еще одному разрыву под другой грудью.

Мне было суждено превратиться в спасателя и спасителя Энн-Мари: либо я спас бы ее, либо ее губы посинели бы и глаза закатились, так что радужка скрылась бы под мертвым сводом черепа.

Я нырнул к ней, запустил пальцы в разрыв и почувствовал костяшками пальцев ее жалкую белую кожу; я развел в стороны поверхность воды, давая Энн-Мари возможность дышать, выталкивая ее тело в пространство, где оно не предстало бы в сатирическом свете; я двинулся ниже, освобождая ее.

— Ай! — крикнула она. — Не надо.

— Почему?

Переодеваясь в платье, она сняла лифчик и трусики.