Эксгумация

– Это точно было восемь часов, потому что Тедди любит смотреть старые черно-белые фильмы, а они начинаются в восемь. Когда я вернулась домой, фильм только начинался. «Сокровища Сьерра-Мадре».

Харпер кивнула, но ничего не сказала.

– Ну, тот, что с Хамфри Богартом, – пояснила Дэвис.

Харпер это ничего не говорило.

– Вы не заметили ничего необычного? Что-то, что могло бы указывать на то, что в доме был кто-то еще? Пальто или сумка? Что-нибудь другое?

Дэвис уставилась в потолок, Харпер терпеливо ждала. Наконец хозяйка дома покачала головой.

– Нет. Все было как всегда. Фрэнсис очень опрятна.

Харпер не сомневалась: Дэвис хорошенько посмотрела в это окно, и вообще она была из тех, кто замечает, если что-то не так. Если кто-то и посетил дом Фрэнсис Пинкни, этот человек был осторожен, что предполагало планирование. Если смерть наступила от естественных причин, то сначала что-то взбудоражило собаку, но когда к дому подошла Дэвис, собака успокоилась. Что-то в этой теории не устраивало Харпер.

– А после этого? Вы вернулись домой?

Дэвис вздернула подбородок.

– Я вернулась, чтобы быть с Тедди.

– А когда собака снова начала лаять?

– В половине девятого или сразу после того.

Если кто-то был в доме и сумел угомонить собаку, то лай возобновился бы, как только этот таинственный некто ушел. К тому времени Фрэнсис Пинкни, вероятно, уже лежала у нижней ступеньки лестницы.

– Но вы не вернулись туда?

Дэвис помахала рукой.

– К тому времени я уже была в ночной сорочке. Я определенно не собиралась выходить в ней из дома.

– И тогда вы позвонили моей матери?

– Да.

Харпер положила на стол визитную карточку и взяла диктофон.

– Пожалуйста, позвоните мне, если вспомните еще что-нибудь. Мы будем признательны за все, что вы сможете добавить.

Кимберли Уокер-Дэвис подалась вперед.

– Кто-то сказал, что Фрэнсис упала с лестницы, и я подумала, не споткнулась ли она об эту ужасную собаку.

Харпер не раз видела Фрэнсис Пинкни со своим любимцем. Та его обожала. Было приятно видеть, какую радость доставляет ей общество четвероногого друга. Если кто и был ужасен, так это Кимберли Уокер-Дэвис.

– Мы ценим вашу помощь, – сказала Харпер, вставая с дивана.

Дэвис тоже встала, почему-то напомнив детективу розово-абрикосовое облако, и проводила их до входной двери, пообещав позвонить, если вспомнит какую-нибудь мелочь, которая может быть полезной.

Харпер не сомневалась: эта женщина им еще позвонит. Она поблагодарила Дэвис и спустилась по лестнице.

– Одного не понимаю, – сказал Сэм. – Если она заглянула в дом, то почему не увидела тела?

– Значит, тела там еще не было, – ответила Харпер.

– То есть, неужели… у нее наверху случился сердечный приступ, а потом она упала с лестницы? – спросил Сэм. Это была самая длинная его фраза за весь вечер. Время и последовательность событий вызывали вопросы и у него. Отлично. Чем глубже он втянется в это расследование, тем больше шансов у них выяснить, что же случилось с Фрэнсис Пинкни.

– Да, – сказала Харпер, чувствуя, как в ее животе шевельнулся страх.

8

Сан-Франциско, Калифорния

Забравшись под одеяло, Аннабель Шварцман прижалась лицом к желтым шелковым простыням. Ветерок колыхал тонкие тюлевые занавески. Кстати, не желтые. «Цвета кукурузной муки», – сказал декоратор и для контраста сопоставил их с васильковым цветом. Кукурузная мука и василек. Смех, да и только, но она сделала вид, что ей нравится. Считалось, что женщинам очень важно, как называется цвет их штор и подушек. Успешные женщины знали разницу между кукурузной мукой, нарциссом и сеном, а также акцентные цвета тканей изголовья и декоративных подушек.

Спенсер обожал желтый цвет, но, может, выбор был ее собственным? Даже если решение было за ней, оно все равно оставалось его решением. Такова была его магия. Его обаяние.

Неким загадочным образом эти вещи стали для нее важнее учебы, хотя все три года в Дьюке она была лучшей на курсе. «Умная, совсем как ее отец, – говорили люди. – И красивая, как мать». Это было правдой. У нее был нос с горбинкой, как у отца, ярко-голубые глаза матери, стройное телосложение и длинные отцовские ноги. Она была красавицей.

В юности это было для нее важно. Лишь позже Шварцман осознала, что ее мать беспокоилась о красоте. Даже слишком. И тогда было решено: если она, Анна, достаточно красива для Спенсера Генри Макдональда, значит, она прекрасна.

Все могло быть иначе, если б отец не умер. Но после его смерти Спенсер Макдональд вселил в мать уверенность в том, что о ее дочери позаботятся. Он вернул на лицо ее матери улыбку, хотя после смерти мужа та, казалось, забыла, что такое улыбка. Какой же выбор был у самой Анны, кроме как поддаться его обаянию?

И она бросила колледж и стала идеальной женой. Даже вступила в «Ротари-клуб», чтобы принимать участие в разного рода благотворительных акциях, но старалась не слишком ими увлекаться: на первом месте стояли домашние обязанности.

В тот вечер проходил сбор средств для детской библиотеки, за которым следовало собрание женского вспомогательного совета.