Эксгумация юности

Нагрудник? Об этом, кажется, со слов той же Розмари, упомянула Морин. Это уже скорее сюжет из сериалов о Средневековье, когда мужчины отправлялись на войну, а женщины надевали «пояса верности». Имея кое-какое представление о доме Дафни, он попытался мысленно воспроизвести сцену покушения, но видел лишь двух разъяренных женщин с ножами в руках. Кстати, не редкость в наши дни, с грустью подумал Майкл.

Перейдя на другую ветку метро, он подумал, не стоит ли выйти на Сент-Джонс-Вуд и спуститься на Гамильтон-террас. Но с какой целью? Сначала возникла мысль о том, что он мог бы стать неким посредником, в котором нуждаются эти люди, чтобы просто поговорить и поделиться наболевшим. Но такая роль была ему непривычна, она как-то не соответствовала его характеру. За всю жизнь единственным человеком, который готов был довериться ему, была Вивьен. Он слушал ее, и это всегда доставляло ему удовольствие, потому что она была его женой, и он искренне ее любил.

Поезд остановился на станции «Сент-Джонс-Вуд», двери открылись и закрылись, а Майкл поехал до «Суисс-коттидж», где и вышел.

Глава девятнадцатая

Гордясь собственным стоицизмом, Алан и Дафни делали вид, что случившееся на них никак не подействовало. Просто Розмари предприняла довольно невнятную попытку причинить Дафни боль, и не более. Это был скорее жест, чем покушение. Она, конечно, не хотела нанести ей серьезный вред…

Так им казалось в самом начале, в первые часы после отъезда Джудит и Розмари. Шок наступил сутки спустя. Дафни охватила дрожь, и она с ужасом понимала, что никак не может ее унять. Раненая рука Алана постоянно давала о себе знать, но перевязка была сделана вовремя, и вскоре боль утихла.

Но сам он не забывал о том, кто его поранил, — о своей жене, с которой прожил больше полувека и действия которой многие готовы были оправдать.

Нет, дрожи он не ощущал, однако ему постоянно мерещился нож в кулаке Розмари и его собственная рука, которой так и не удалось предотвратить выпад разъяренной супруги. Все закончилось глубоким порезом на ладони. Жизнь Дафни, по сути, спас ее кожаный жакет с кнопками и проволочными вставками на отворотах. Неужели она надела его потому, что почувствовала грозящую опасность?

У них с Дафни вошло в привычку все рассказывать друг другу. Все об их прошлом и настоящем, о заботах и опасениях. За годы совместной жизни с Розмари он не испытывал ничего подобного. Он часто пытался быть откровенным, но Розмари слушала с отвращением или недоверием, а когда он просил ее рассказать что-нибудь, она лишь отвечала, что лучше в другой раз, что у нее нет никаких тайн, которыми можно было бы поделиться с супругом. У Дафни же на этот счет не было никаких запретов, она рассказывала ему все о своем прошлом — или по крайней мере так ему казалось, — и с интересом, терпеливо, даже с улыбкой, выслушивала его собственные признания.

Поэтому дрожь в руках Дафни, когда она брала чашку с кофе или ручку, не на шутку встревожила Алана. На нее это было никак не похоже. Он боялся, что это признак какой-то патологии.

— Я не хочу к врачу, — сказала она, когда он ей предложил. — Меня начнут расспрашивать, случались ли у меня раньше какие-нибудь потрясения, и если я скажу неправду, то это будет нехорошо. Вот если бы у нас был знакомый врач или друг, который бы оказался вдруг врачом, то к такому я бы пошла. Но ведь у нас никого такого нет…

— Есть, Дафни. Это Льюис Ньюмен.

— Ну, когда-то мы были знакомы. Но мы давно не общаемся.

— Я очень волнуюсь за тебя. И собираюсь ему позвонить.

— Ну хорошо, лучше он, чем кто-то еще, — вздохнула Дафни, коснувшись Алана дрожащей рукой.

Рассказывать людям о том, что она сделала, было для Розмари одним из способов выразить серьезность своих намерений. Все ее поймут и проникнутся сочувствием. Никто ей не возразит, все будут кивать и соглашаться. Правда ведь на ее стороне. Она была хорошей, добродетельной женщиной, матерью его детей, которая состояла в браке пятьдесят пять лет и ни разу не взглянула на другого мужчину, которая целиком и полностью посвятила себя ему, Алану. Первой, кому следовало рассказать о покушении на эту Дафни Джоунс, была Морин. Она считала, что Морин, вероятно, расскажет всем остальным, во всяком случае, Бэчелорам, Стэнли и Элен в Тейдон-Бойс, Норману во Франции, а те наверняка расскажут своим детям. Чем больше людей узнают, тем лучше. Об Алане она почти не думала. Она порезала ему руку, но это его вина: он не должен был даже находиться в доме Дафни Джоунс. Он был ее мужем, и она хотела вернуть его обратно, невзирая на все то, что он натворил. Разве не этим она руководствовалась, борясь за то, что по праву принадлежит ей?

Хотя Розмари считала, что Бэчелоры все расскажут своим друзьям и детям, она предположила, что Джудит и Морис могут проявить сдержанность. Они сами так сказали…

Поэтому появление у дверей ее квартиры Фенеллы вместе с Каллумом и Сибиллой стало для Розмари настоящим сюрпризом.

— Бабушка, что ты наделала? Как же ты могла?!

Она машинально ответила:

— Пожалуйста, только не при детях…