Эксгумация юности

Но что дальше? Каким должен быть следующий шаг? Все это со временем забудется, подумал Льюис. Вот они сидят в ресторане, и он говорит, как же замечательно, что он познакомился с такой женщиной, а она — как ей повезло, что встретила его, — ну, или что-нибудь в таком духе. Они едут домой на такси, он входит к ней в дом, а после того, как они что-нибудь выпьют, целует ее в щеку и обещает позвонить на следующий день. После чего уезжает. И так далее. Но сколько так может продолжаться? Ведь у него не так много времени…

Льюис не знал, как вести себя, и Мелисса, видимо, тоже. Он был женат много лет, и за эти годы просто забыл, как начинать новые отношения. Он не знал, какие подобрать слова. Не знал, как выразить свое восхищение, а еще больше — как он по ней соскучился. Как же екнуло у него сердце, когда Мелисса вошла в свой дом и закрыла за собой дверь!

Как ей сказать об этом? В молодости он много читал. У него всегда под рукой была книга, какой-нибудь роман, и он был полон любви, эмоций, интриг. Где все эти книги теперь? Одни потеряны, другие кому-нибудь отданы, третьи давно проданы через отделы букинистики — все, кроме «Графа Монте-Кристо». Эту книгу он держал под рукой и часто перечитывал. Кроме нее, он читал лишь вечернюю газету и «Санди Таймс». Так продолжалось годами. Он думал, что никогда не сможет у нее спросить… А о чем он собирался у нее спросить? Поймет ли он, что представилась такая возможность — о чем-нибудь спросить? Может быть, лучше вообще не звонить ей, держаться подальше от телефона и не брать трубку? Но тогда он поставит себя в дурацкое положение…

Он все же попытался и не стал сам звонить Мелиссе. Однако Льюису пришлось очень трудно, когда телефон вдруг зазвонил, а он все не брал и не брал трубку. Наконец он не вытерпел и на второй раз все-таки ответил. Конечно, звонила Мелисса!

— Прошу вас, приходите. Я все время чувствую, что чем-то огорчила вас или обидела. Пожалуйста, приходите и расскажите, что случилось.

— Да нет, ничего такого… — растерялся Льюис — и пришел. Она молча впустила его к себе и закрыла дверь. Потом обняла и долго не выпускала из своих объятий…

Алан наконец кое-что понял. Любовные ласки были для него возможны, только если он любил эту женщину. Вернее, если он восхищался ею, чтил, уважал. Подобные чувства он испытывал к Дафни.

Оглядываясь назад, на прожитые годы, вспоминая ее, он чувствовал, что его любовь день ото дня растет. Он восхищался ее красотой, умом, безупречным воспитанием и манерами. Теперь все куда-то исчезло и от былого чувства не осталось ничего. Теперь у него даже не укладывалось в голове: как это молодая девушка приблизительно девятнадцати лет занималась сексом с молодым человеком на заднем сиденье автомобиля? Как она могла?! Возможно, теперь ответ был очевиден: ведь у нее уже был такой опыт — за семь лет до этого она вступила в отношения с мужчиной, который был намного старше ее. И это повлияло потом на всю ее жизнь. Теперь Алан чувствовал, что не может дотронуться до нее. Когда они ложились в постель и Дафни придвигалась поближе, он отстранялся. Он все время тешил себя надеждой, что прежние чувства сами собой вернутся, но ничего подобного не происходило. Он начинал понимать, что, видимо, придется уйти. Он даже подумывал исчезнуть незаметно, ночью. Лечь спать вместе с Дафни, дождаться, пока она уснет, затем встать, взять заранее упакованный чемодан и потихоньку уйти. Но он не смог этого сделать. Он чувствовал, что очень скоро Дафни сама затронет эту тему, и не ошибся.

— Что с нами происходит, Алан?

Даже в этот момент искушение сказать, что все хорошо, что ему просто нездоровится, было очень сильным.

— Ничего не получается, Дафни, — ответил Алан. — Наверное, сейчас мы получше узнали друг друга. Возможно, нам следовало подождать, прежде чем начинать жить вместе…

— Наверное, все дело в том, что я рассказала о себе и о Джоне Уинвуде, не так ли?

Что-то в этой женщине заставляло его говорить правду. Он не мог, глядя ей в глаза, отрицать, что дело в том, что она, будучи еще девочкой, подтолкнула взрослого мужчину заниматься с ней любовью, обладать ею.

— Видимо, да, — вздохнул Алан. — Я ничего не могу с собой поделать, Дафни. И ничего не могу изменить. Я пытался. Ты даже не представляешь, сколько сил я потратил, чтобы выкинуть это все из головы. Но увы!

— Если бы я могла что-нибудь изменить… — проговорила Дафни. — Знаешь, когда я закончила свой рассказ — нет, даже до того, как закончила, — я поняла, как потрясла тебя. Ты был просто в ужасе. Я знала, что уже слишком поздно. Я подумала, что, может быть, все еще наладится. Что ты потом выспишься и забудешь. Но ведь ты не забыл, да?

Он промолчал.

— Мы совершенно разные люди, — сказал наконец Алан. — Я был воспитан в тихой, консервативной семье. Здесь привыкли к тому, чтобы все шло постепенно, своим чередом. Ты же опережала время. Не знаю, почему. Я думал: как замечательно, когда мы занимались любовью в автомобиле твоего отца. Каждый раз я получал удивительные ощущения. Как думаешь, долго бы это продлилось?