Экшн

У Василисы возникло чувство необъяснимого волнения, когда она зашла за ширму — как будто попала в сказку про Буратино, когда за нарисованным очагом обнаружился ход. И как оказалось, чувство ее не подвело. Открыв дверь, она попала не в туалет, а в маленькую квадратную комнатку, своего рода предбанник. Из него вели еще две двери: одна в туалет, а вот вторая — неизвестно куда. Она была заперта. Не дом, а лабиринт с дверями, подумала Василиса. Ни за какие коврижки я бы здесь не жила! Это какой же буйной фантазией надо обладать, чтобы такого нагородить?

Выходя обратно, ее взгляд случайно зацепился за небольшие часики, висевшие на стене. Вроде бы традиционный домик с кукушкой, только очень маленький, а потому выглядел он, по меньшей мере, странно. А само наличие данного приспособления в этом помещении было настолько нелепым, что Василиса, как завороженная, остановилась. Подойдя ближе, она поняла, что стрелки были нарисованы, а кукушка, соответственно, сидела на веточке без дела. Какая безвкусица!

Она осторожно дотронулась до головы птички, и неожиданно циферблат распахнулся. Вот те раз! Домик с секретиком! Василиса пальцем провела по открывшейся внутренности часов и нащупала там ключ.

Из комнаты послышались шаги. Она быстро спрятала ключ в карман, домик закрыла и немедленно покинула помещение.

Крюков расхаживал по кабинету со стаканом воды в руке.

— Женя, а куда ведет та дверь, что рядом с туалетом?

Василиса забралась на диван с ногами и с выражением полной безмятежности посмотрела на Крюкова.

— Никуда, — мрачно ответил тот и отпил из стакана.

От такого ответа у Василисы отвисла челюсть. На ум сразу пришел зловещий заголовок для какой-нибудь статейки — «Дверь в никуда».

— Там хранится всякий хлам, кладовка, типа, — пояснил он и, выплеснув остатки воды в раковину, поставил стакан на полку стеллажа.

— А хочешь, я тебя сфотографирую? — предложил он и прищурил глаза, оценивая интерьер.

— Еще чего! — возмутилась она и опустила ноги на пол. — Может, лучше в города поиграем, если тебе заняться нечем, или в картишки, например, перекинемся. А? Есть у тебя карты? Я, между прочим, гадать умею.

— А я хочу тебя сфотографировать, — настойчиво повторил он и полез за шкаф, откуда вытащил складной штатив для съемки.

Василиса поднялась с дивана.

— Женя, я прошу тебя, — сказала она ровным голосом, — не дури.

Крюков занялся установкой штатива и не обращал на нее никакого внимания.

— Гадать она собралась. Да я и без тебя знаю все, что будет, — бубнил он себе под нос. На лбу у него выступили крупные капли пота, лицо при этом оставалось бледным.

— Если ты не прекратишь все это, я просто уйду отсюда, — заявила она и почувствовала, как тело начала бить мелкая дрожь.

— Уйдешь? — Крюков оторвался от своего занятия и посмотрел на Василису. Она сразу обратила внимание на его глаза — тусклые, с множеством красных прожилок. Он был явно не в себе.

— Ты этого не сделаешь, — добавил он.

— Что, думаешь, побоюсь? — Василиса нерешительно двинулась в сторону двери, не сводя глаз с Крюкова.

Он отвернулся. Она подскочила к двери и в ту же минуту замерла.

— Где ключ?

Крюков не отвечал, он достал из шкафа фотоаппарат, включил лампы на стойках.

— Как ты думаешь, — обратился он к Василисе, — если мы сделаем так, будто ты работаешь с текстом, хорошо будет? Или лучше, что отдыхаешь?

— Выпусти меня отсюда, — процедила она сквозь зубы. — Отдай ключ, по-хорошему прошу.

Крюков краем футболки вытер лицо, распрямился и с улыбкой произнес:

— Девочка моя, я ведь по-хорошему тоже хочу. Я всегда с тобой только по-доброму. Но ты почему-то не хочешь этого понимать.

— Женя…

— Нет, ты не перебивай меня! Объясни, что плохого я тебе сделал в этой жизни, что? Почему со мной нельзя иметь никаких отношений? Объясни! Я хочу, в конце концов, понять, что не так? Урод? Нет, сам знаю, что не урод. Денег мало зарабатываю? Не мало. Твой Фокин, во всяком случае…

— Женя! — прервала наконец его Василиса. — Опомнись! Что ты несешь? Не бывает в этой жизни все так, как нам хочется. Ты же не ребенок, в самом деле…

Крюков молчал. Он стоял, вытянувшись в струнку, затаив дыхание, будто солдат перед генералом. И тут Василисе стало страшно и за него, и за себя. Она вдруг поняла, что, убегая от Воронина, попала в ситуацию не менее жуткую. Что называется — из огня да в полымя.

— Женечка, — проблеяла она дрожащим голосом, — ты очень хороший, у тебя куча достоинств, но… почему я? Ты знаешь, женщины были бы просто счастливы…

— Заткнись! — заорал он. — Я их всех ненавижу! — На глазах у него выступили слезы. — Как ты не понимаешь…

Василисе казалось, что земля уходит из-под ног, что еще немного — и она шмякнется в обморок.

— Это неправда, — жалобно сказала она и села прямо на пол возле двери. — В той комнате у тебя жила женщина, — она рукой махнула себе за спину. — Так ведь? И кто она?

Крюков подскочил к ней и рывком поднял с пола.