Экскалибур

– Расступись! – заорали позади меня, и я шагнул в сторону – сквозь наши ряды пробежал копейщик с громадной пылающей головней.

Он швырнул головню врагам в лицо, те расступились, уворачиваясь от раскаленного конца, и мы прыгнули в проем. Мы рубили и кололи куда придется, огонь опалял нам лица. Над нашими головами пролетели новые сгустки пламени. Напротив меня противник отшатнулся от жара, подставив незащищенный бок моему соседу: под ударом копья затрещали ребра, на губах у раненого запузырилась кровь – и он рухнул. А я пробился уже во второй вражеский ряд; упавшее полено обожгло мне ногу, но боль моя превратилась в ярость, направившую Хьюэлбейн прямо в лицо очередному недругу. Стоявшие сзади воины пинками забросали пламя песком, они все напирали и напирали, выталкивая меня в третий ряд. Теперь мечом мне было не размахнуться: меня притиснуло к врагу вплотную, щит к щиту, – тот бранился, плевался в меня, пытался просунуть свой собственный меч под край моего щита. Из-за моего плеча вынырнуло копье, ударило моего противника в щеку, и давление щита чуть ослабло – ровно настолько, чтобы я навалился со всей силой на свой собственный щит и размахнулся Хьюэлбейном. Помню, как я с невнятным, яростным воплем вколачивал поверженного врага в песок. Безумие битвы владело нами, отчаянное безумие бойцов, запертых на тесном пятачке, но сдавал позиции – враг. Бешенство оборачивалось ужасом, и мы сражались как боги. Слепящее солнце зависло точно над западным холмом.

– Щиты! Щиты! Щиты! – взревел Саграмор, напоминая о необходимости держать строй, и мой сосед справа сцепил свой щит с моим, и усмехнулся, и ткнул вперед копьем.

Я заметил вражеский меч, отведенный назад для могучего удара, и подставил Хьюэлбейн ему навстречу: лезвие пришлось точно в запястье противника и перерубило кость, словно хрупкий тростник. Меч отлетел к нам в тыл: окровавленные пальцы по-прежнему сжимали рукоять мертвой хваткой. Воин слева от меня пал от удара копьем в живот, но боец из второго ряда занял его место и с громогласным проклятием выставил щит вперед и завращал мечом.

Очередное пылающее полено пролетело над нашими головами и обрушилось на двух вражеских копейщиков; те отшатнулись друг от друга. Мы прыгнули в проем и вдруг осознали, что перед нами – песок. Просто песок.

– Держитесь вместе! – закричал я. – Вместе держитесь!

Враг отступал. Воины переднего ряда все погибли или истекали кровью, во втором ряду живых тоже не осталось, а в последнем ряду собрались те, кто сражаться не рвался, и потому этих вырезать было проще простого. Эти подонки поднаторели в насилии и знали толк в грабеже, а вот с щитовым строем заматерелых убийц в жизни не сталкивались. А мы убивали – о, как убивали! Их стена рушилась, подточенная огнем и страхом, а мы орали победную песнь. Я споткнулся о чье-то тело, упал вперед, перекатился на спину, прикрывая лицо щитом. По щиту с оглушительным грохотом ударил чей-то меч, но затем люди Саграмора перешагнули через меня, и какой-то копейщик помог мне подняться.

– Ранен? – спросил он.

– Нет.

И он ломанулся вперед. Я оглянулся – не надо ли где укрепить нашу стену? – но повсюду, куда ни глянь, ширина ее составляла никак не менее трех человек, и эти три ряда неодолимо продвигались вперед через кровавые завалы убитых врагов. Бойцы, всхрапывая, размахивали мечами, тыкали копьями, кромсали металлом вражью плоть. Такова одуряющая слава войны, головокружительное упоение, ведомое тому, кто проломил щитовую стену и напоил меч кровью ненавистного врага. Я наблюдал за Артуром – а человека добрее я в жизни не встречал! – и глаза его сияли радостью. Галахад – не он ли всякий день молился о соблюдении Христовой заповеди любить ближних своих? – ныне убивал пресловутых ближних сноровисто и деловито. Кулух выкрикивал оскорбления. Он давно отбросил щит, чтобы сподручнее было орудовать тяжелым копьем. Гвидр широко усмехался из-под нащечников; Талиесин пел – пел, приканчивая раненых врагов по следам нашего стремительного наступления. В сшибке щитовых стен побеждают не разум и осмотрительность, но божественная одержимость и сокрушительный натиск.

И враг не выдержал нашего безумия: Мордредовы люди дрогнули и кинулись врассыпную. Мордред попытался удержать их, но тщетно, так что он бежал в крепость вместе с ними. Иные из наших, все еще опьяненные яростью битвы, бросились было в погоню, но Саграмор отозвал их назад. Сам он был ранен в щитовое плечо, но от помощи упрямо отказывался. Нумидиец грозно рявкнул на своих бойцов, не веля трогаться с места. Мы не смели преследовать неприятеля, пусть и побежденного, ведь тогда мы оказались бы на более широкой части косы, где нас ничего не стоило взять в окружение. Мы остались, где были, и глумились над врагами, называя их трусами.

Чайка выклевывала глаза трупу. Я посмотрел в другую сторону и увидел, что «Придвен» уже повернула к нам и отдала швартовы, хотя яркий ее парус беспомощно обвисал на легком ветерке. И все же ладья чуть стронулась с места, и алое полотнище роняло длинную мерцающую тень на зеркальную поверхность воды.