Эксклюзивный грех

Надя вымыла посуду и пришла в комнату – убирать постель. “Вот жена хорошая кому-то будет, – вторым планом подумалось о ней Диме. – Чистенькая, аккуратная, домовитая… И тело у нее что надо: плотненькое, но тренированное. А я, однако, уже скоро две недели без женщины. С самого Амстердама. Свербит”. На секунду Дима представил себя в постели с Надей. Грудь-то какая роскошная! А попа!.. А что, очень даже просто. Сейчас встать, сделать два шага, обнять… И она, Дима почему-то чувствовал, не оттолкнет. Краем глаза он видел ладные движения Надиных рук – взлетающих, складывающих простыни. Ну, действуй! Греховные мысли, соблазнительные картинки роем, бешено сменяя друг друга, пронеслись в голове. Кровь прихлынула к лицу.

"Но что потом? – остудил он себя. – Надя – девочка серьезная. Ей-то, в отличие от меня, нужны отношения, а не мимолетная случка. И как я буду потом из всего этого дерьма выбираться? Я ведь ей когда-то сказки на ночь рассказывал, в цирк водил. И, как гласит семейная легенда, на горшочек сажал. И маме ее, полушутя-полусерьезно, обещал быть Надькиным верным рыцарем… Надька ведь вроде младшей сестры мне. А я ее буду в кровати под себя подминать?.."

Тут Надя сложила постель и удалилась на кухню. Момент был упущен. Дима потряс головой, остужаясь. Он рад был, что избежал греховного наваждения. И горд собой. Чтоб совсем охладиться, достал сигареты, распахнул створку окна. Зануда Сашка в своей квартире – хотя бы даже в санузле – курить категорически запретил. Приходилось высовываться в окно по пояс. Дима жадно высадил “мальборину” пополам с осенним прозрачным воздухом – и совсем остыл.

Сел за Сашкин рабочий стол и заставил себя сосредоточиться на интернетовских страницах про депутата Константина Котова.

– Ну, как, нашел арабского адвоката? – спросила Надя вроде бы мимоходом. Она вернулась из кухни с тряпкой в руке и принявшись протирать подоконник. Дразнит она его, что ли? Почувствовала, что он ее хочет – и потому вернулась и провоцирует? Девочка, эдак ведь можно доиграться!

– Нет, – коротко бросил Полуянов. – Не нашел.

– Я думаю, палестинец здесь ни при чем, – безапелляционно заявила Надежда.

– В смысле?

– В том смысле, что ни он, ни его приспешники к убийству наших матерей никакого отношения не имеют.

– С чего это ты вдруг решила? – Дима округлил глаза.

– Все очень просто, – небрежно бросила Надя с интонацией Шерлока Холмса. – Суть – в менталитете араба. В его религии. Вот представь: Абу Хамад, воин джихада, борец с неверными… И вдруг – он неверному оставляет завещание? Да не просто неверному, а женщинам-неверным? Ты можешь себе такое представить?

Я нет… Для мусульман женщины, по-моему, настолько второй сорт, что даже хуже домашних животных… Ты вот мог бы завещать свое состояние Баксу?

– Я? Конечно!.. – с жаром заверил журналист. – Все коту оставлю.

– Нет, а кроме шуток?

Дима минуту подумал, отвернулся к окну. За окном первого этажа горел, алел ковер из последних осенних листьев. Тополя лениво пошевеливали голыми ветками.

– В твоих словах есть сермяжная правда, – наконец нехотя признал Дима. И добавил не слишком уверенно:

– Но наши матери арабу все-таки жизнь спасли…

– И ты думаешь, он до конца своих дней лелеял к ним чувство благодарности? Да он, наверное, и не знал, как звали тех гяурских женщин!..

– Не буду с тобой спорить. Тем более что сейчас я уже иду по другому следу. Найди мне, пожалуйста, радость моя, те места в мамином дневнике, где говорится о драке в общаге и о той троице: Котов, Шепилов и этот.., нынешний кагэбэшник… Желатинов, что ли?..

– Желяев, – поправила Надя. – Сейчас. Можно залезть в твою сумку?

– Еще как можно. – И Дима снова погрузился в ноутбук: открывал и быстро просматривал страницы с упоминанием фамилии Котова. – Ничего интересного… – наконец пробормотал он. Вернулся к началу. Переписал биографию депутата-ленинградца в память компьютера. Затем возвратился к поисковой системе. Дал ей новое задание: напечатал в окошке “Я ищу” фамилию: “Шепилов”.

То же самое время

Константин Семенович Котов стоял у окна. Его кабинет на четвертом этаже здания Государственной думы выходил на Охотный Ряд, на серое монументальное здание гостиницы “Москва”. Из-за стены депутатского отеля выглядывала на фоне ярко-голубого неба рубиновая звезда. Правее виднелись красно-зубчатые стены Кремля и желтое здание Сената за ними.

Прямо под окном расстилалась восьмирядная, медленно ползущая автомобильная пробка. Авто не успевали проехать с Манежа прямо, а слева уже, с Тверской, наползали им в бок новые автомобили. Стоянка перед Думой в три ряда была заставлена черными машинами.

Державный пейзаж за окном всегда помогал Константину Семеновичу сосредоточиться и принять решение. Как правило, он принимал правильные решения – иначе не продержался бы столько лет в кабинете с “вертушками” и высокими потолками.