Экскурсия

На реке стояло несколько посудин, но ничего похожего на "Князя Имрахила" не было. Вообще ничего белого и трехпалубного в этой реке не могло и уместиться. Экскурсовод с перекошенной мордой куда-то побежал выяснять и ругаться. Я нашел ларек с мороженым и окопался в его тени, решив просидеть тут до отплытия, когда бы оно ни состоялось. Эльф походил по пристани, разглядывая корабли, и присоединился ко мне в неожиданно приподнятом настроении. Мы жрали порцию за порцией и поглядывали по сторонам. Я махнул рукой на долги: подвернется чем — заплачу. Даже если собственной шкурой.

Воистину ничем не дорожа
За этим легкомысленным занятьем,
Мы верим, что не будет платежа,
Но если он и будет, мы заплатим. ^[**]

Но шкура пока висела невостребованной, мороженое было холодным, а погода жаркой.

Вдруг из-за киоска показался Барин Обатута собственной персоной.

— Господа, я уезжаю и пришел проститься, — заявил он. — Очень удачно идет попутный слон. Вот моя визитная карточка, будете у нас в Хараде — милости прошу.

Я вскочил, потряс черную руку и тоже дал ему свою карточку. Келеборн сидел с обычным отсутствующим видом и только сказал: «Прощайте». Барин преподнес мне костяной брелок для ключей, а я обещал выслать ему семена лучших подсолнухов лузгальных сортов. (И выслал сразу по приезде).

Чуть позже мимо прошагал мумак, за ним тарахтела повозка, а из нее махала черная профессорская рука.

— До чего привыкаешь к спутникам, — сказал я. — Того гляди, в Тирит и с «внучатами» жаль будет расставаться.

Келеборн не успел ответить, как прибежал "дунаданец".

— На посадочку, третий причал! Пожалуйста, не задерживайте, скоро отплытие! Река обмелела, и пароход пришлось заменить, к сожалению. Разница в цене будет компенсирована в виде бесплатного питания!

— Вот это сервис! — сказал я, швырнул в урну последнюю бумажку, подхватил эльфа и двинулся на третий причал.

Корабль оказался не так чтоб очень. На нем везде слишком близко была вода. И двухместные каюты. Келеборн, конечно, очень приятный спутник, но ведь и ему надо от меня отдыхать. И так я его заездил. Ну ладно, не меняться же с этими деятелями… А свободной каюты, конечно, не осталось. Даже экскурсовод подселился к одному из айзенгардцев. Суденышко носило вычурное и пышное не по конструкции название: "Пенный цветок".

Келеборн, к моему удивлению, отнесся к этой посудине с нежностью, если не с любовью. Он гладил медные детали, отчего они заблестели, как золотые, приложился щекой к парусу — более декоративному, чем дельному, поскольку это судно ходило на моторе. Только в реке их использовать запрещалось, и тогда в дело пускали паруса. Я вопросительно поглядывал на эльфа, но тот занимался исключительно «Цветком». Угонит вот в Валинор, подумал я. Эх! С досады я пошел и завалился спать до обеда.

Пока я спал, посудина отчалила, спустилась вниз по реке и вышла в море. Келеборн извлек меня, как сурка из норы, проветрил, как шубу, на палубе и отвел кормить. Он за эти часы скинул несколько веков. Что-то ему очень нравилось, даже глаза светились не тем жутким блеском, а как уютная настольная лампа. Радостный музыкальный фон забил напрочь все звуки. На все вопросы он только мурлыкал:

…Пройдется песня по небу среди пустых высот -

И в небе сразу что-нибудь, глядишь, да и взойдет!

И как же будет здорово, когда сквозь толщу туч,

Как знак рассвета скорого, пробьется слабый луч!

Ну что за ночь, ну что за синь, ну что за мир такой!

И ты, товарищ, рот разинь, и ты, товарищ, пой!^[**]

На закате мы стояли на самом высоком месте палубы и созерцали море, небо и далекий берег. Вдруг посреди красного солнечного диска показалась какая-то точка. Она двигалась к нам с запада, росла — и оказалась стаей чаек, которые тут же стали виться вокруг корабля, вопить и требовать пищи. У меня в кармане завалялся бутерброд с сыром. Я отломил кусочек и подбросил в воздух.

Здоровенная чайка метнулась, промазала — и на полном ходу врезалась мне в грудь. Я полетел вверх ногами куда-то на нижнюю палубу, а проклятая тварь с перепугу обдала меня полупереваренной рыбой и хрен знает чем еще… Такого хохота, какой поднялся на палубе, я не слыхал и в лучших цирках Средиземья. Келеборн кинулся мне на выручку, помог встать, зачерпнул забортной воды ведром, которое отнял у скисшего от смеха матроса, и как следует меня окатил. Потом последовали еще и еще ведра, но запах оставался непередаваемым, веселье продолжалось, а самое обидное было то, что и эльф смеялся. В конце концов я выкинул рубашку за борт, и стало легче дышать. Келеборн попросил у меня прощения.

— Я не над вами смеялся, Рэнди. Просто как-то я прочел в людских книгах, что история совершается как трагедия, а повторяется как фарс…

Я не понял, надулся и пошел вытираться и спать. Келеборн заночевал где-то на палубе, и удивляться этому не приходилось: в тесном помещении чайка вспоминалась еще сутки.

* * *