Экскурсия в прошлое

Но дети остаются детьми вне зависимости от игрищ взрослых. Так было всегда, и так будет вечно. Первые затяжки, первый глоток вина!.. Всё в нашей жизни бывает когда-нибудь в первый раз. Стремление, поскорее стать взрослым, было есть и всегда будет, его не отнять. А как быть большим? Сигарет в то время не так просто было достать. Тем более в военное время. У румын просить? У них выпросишь!.. Пулю в лоб!.. Вот и пошли в ход самокрутки из кукурузных листьев. Кто не пробовал, лучше не стоит!.. И вздумалось одному подростку заиметь пистолет. А как сие сделать, чтобы не поймали? А если и поймали, так не его? Многие на подобном ловились. Вот и Федька попался. Согласился за пять выстрелов из винтовки парабеллум у штабного офицера стянуть. Любил тот поспать днём под яблоней у деда Курея, где и квартировал. Собака у старого злодея была жутко злая, кавказец. Никого не подпускала близко, сам дед побаивался пса. Федька тоже боялся, но курить и стрелять хотелось больше. Вот и стал он подкармливать собаку потихоньку из своих скудных обедов. Однажды, румын, как всегда, снял портупею и, повесив её на ветку яблони точнёхонько над своей головой, завалился дрыхнуть на кровати специально для этого здесь поставленной. А гадкий пацан тут как тут, в дырочку меж досок подглядывал. Через забор шасть, псине мосол овечий, чтоб не лаяла, кобуру открыл, пистоль вытащил и дёру. Пока «доблестный охранник» грыз брошенную кость, успел удрать. А дальше страшно началось!.. Вышла детвора сельская далеко за околицу, за поля кукурузные, за лесополосу заброшенную, к лесу старому, костерок разожгли, винтовку прикладом в землю упёрли, и давай пулять в небо. А поскольку Федька спор выиграл, ему первому и досталось. И надо было в это время лететь какому-то фашистскому болвану так низко!.. Попал он в этот самый самолёт. Тот и рухнул где-то около Салкуц. Разбудили румынского офицера обворованного. И в селе аресты начались. Федька мал был, не понимал, что происходит, но чутьём своим детским ощущал опасность, а потому пошёл пешком в соседнее село, что в двадцати пяти верстах от Александровки в балке спряталось. Жила там сестра отцова. Пришёл он к ночи, да и рассказал, что да как. И выгнала его тётка, на ночь глядя, за детей своих опасаясь. Пошёл он тогда к другой отцовой сестре в Петропавлоку, что в двенадцати верстах в стороне от всех дорог находилось. Пришёл глубокой ночью, да напрасно пришёл. Его даже слушать не стали, собаками отвадили. Пришлось возвращаться. Да только ночью не днём. Заблудился пацан и у другого села в девяти верстах левее вышел к тракту. Подобрал его утром еврей ростовщик. Привёз к себе в дом. Так оказался Федька в Манже (при советах в Меняйловку переименовали). По ночам ходил к тётке Ганне проведать, благо близко было. Потом еврея того румыны забрали. Пришлось возвращаться, а тут и красные вернулись. А за ними голод сорок шестого!.. Тётке Ганне тяжело стало совсем. Её дети стали умирать один за другим. Тогда она отдала Федьку вместе с братишкой младшим Ванечкой в детдом. Стал Федька нянькой, за братцем присматривать. Только поздно уж было. Оголодал мальчонка, да и помер прямо в сиротском приюте.

«Помню, — рассказывала Тётка Ганна. — Прихожу к нему, а он за колючей проволокой, как волчонок бегает, просится „Возьмите меня, тётя Гана, возьмите отсель! Ванюшка, вишь, помер, и я помру здесь, возьмите, а?! Тётенька?..“. А кудысь я его возьму? У самой семеро уже на погосте лежат!.. Ухожу, плачу, душа болит, клянусь, что больше не приду, ан всё одно тянуло».

Видать чуяла тётка, что сидеть Федьке за колючкой ещё много лет. В конце сорок шестого в детдоме произошло ЧП, групповое изнасилование. Как в эту компанию втиснули двенадцатилетнего Федьку до сих пор не пойму!.. Но получил он свои «три строгого режима» и отправился по этапу в колонию для несовершеннолетних преступников, в края, где мотал свой новый срок, папаша Федосей! Но видать не судьба была встретиться. Трудно было с вагонами, паровозами и так далее, а потому решили самых малолетних оставить в одесской колонии.