Эксодус (Книга 3, 4 и 5)

Китти сидела за столом и раскладывала последние истории болезни в картотеку. Затем ей оставалось только поставить карточку в шкаф, закрыть его на ключ и выйти из кабинета - навсегда.

Она открыла первую папку, достала историю болезни и прочитала ею же сделанные записи.

Минна (фамилия неизвестна), возраст - 7 лет. Родилась в Освенциме. Родители неизвестны. Предположительно из Польши. Доставлена Алией Бет в начале года. Прибыла в Ган-Дафну еле живая, физически и психически больная...

Роберт Дюбюэ, возраст - 16 лет, французский подданный. Английские войска нашли Роберта в лагере Берген-Бельзен. Ему было тогда тринадцать лет, весил он двадцать девять килограммов. До этого на его глазах умерли отец, мать и брат. Сестру, впоследствии покончившую с собой, забрали в публичный дом. Мальчик нелюдим, агрессивен...

Самуил Каснович, возраст - 12 лет. Из Эстонии. Неизвестно - выжил ли кто-либо из родственников. Его прятала христианская семья, потом ему пришлось скрываться в лесах в продолжение двух лет...

Роберто Пуччели, возраст - 12 лет. Из Италии. Родственники неизвестны. Освобожден из Освенцима. Рука искалечена в результате побоев...

Марсия Класкин, возраст - 13 лет. Из Румынии. Родственники неизвестны. Ее нашли в Дахау...

Ганс Бельман, возраст - 10 лет. Из Голландии. Родственники неизвестны. Найден в Освенциме...

И так без конца. "Из родственников никто в живых не остался".

"...этой девочке снятся те же сны, что и большинству детей из Освенцима. Ей снится, что она укладывает чемодан. Мы знаем теперь, что чемодан символизирует смерть, так как чемоданы укладывались обычно накануне отправки в газовые камеры в Биркенау".

"Сны об удушливом дыме символизируют запах горелого мяса в крематориях".

Мочится под себя.

Проявляет агрессивность.

Кошмары.

Нелюдимость.

Китти достала копию с письма, которое она как-то написала Харриэт Зальцман.

Дорогой друг!

Вы как-то спрашивали, чем объяснить то обстоятельство, что мы добиваемся таких поразительных результатов у этих детей, находящихся на грани безумия. Так вот, я думаю, вы не хуже моего знаете, в чем тут дело. Вы сами подсказали мне ответ в тот день, когда я познакомилась с вами в Иерусалиме. Это чудодейственное средство называется "Эрец Исраэль". Дети здесь до того сильны духом, что это представляется прямо сверхъестественным. Они мечтают лишь об одном: жить и сражаться за свою страну. Я никогда не видела такой энергии и такого подъема у взрослых, не говоря уже о детях...

Китти Фрэмонт закрыла картотеку.

Она встала, оглядела кабинет, затем быстро потушила свет и вышла.

У подъезда она остановилась на минуту. Наверху, на полпути к Форт Эстер горел большой костер. Дети из Гадны, эти десяти, двенадцати и четырнадцатилетние бойцы, должно быть, поют там и пляшут "хору".

Она зажгла фонарик, посветила себе под ноги и пошла по газону. В ее отсутствие вырыли новые окопы. У домиков, где жили дети, построили более просторные бомбоубежища.

Статуя Дафны по-прежнему стояла на посту.

- Шалом, геверет Китти, - радостно крикнула ей кучка детей, промчавшихся мимо.

Она отперла дверь своего коттеджа. Чемоданы стояли в ряд около двери, на всех уже были ярлыки. Комната, лишенная тех пустяков, которые принадлежали ей и Карен и которые придавали ей личные нотки, производила тягостное впечатление.

- Карен, ты дома, родная? На кухонном столе лежала записка. "Дорогая Китти!

Ребятам захотелось устроить мне прощальный костер. Я скоро приду. Целую.

Карен".

Китти закурила сигарету и принялась ходить по комнате взад и вперед. Она затянула шторы, чтобы не видеть огней в долине. Вдруг она поймала себя на том, что не выпускает из рук занавески, которую сшили для нее дети. Человек десять из них уже успели оставить Ган-Дафну и уйти в Пальмах, эту миниатюрную армию евреев.

В комнате стояла духота. Она вышла к калитке. В воздухе благоухали розы. Китти прошла по дорожке мимо рядов коттеджей, обсаженных газонами, кустами и деревьями. Она дошла до конца дорожки, затем повернулась и пошла назад. В коттедже доктора Либермана горел свет.

Бедный старик, подумала Карен. Его сын и дочь оставили университет и служили сейчас в Пальмахе, в бригаде Негева. Она подошла к двери и постучала. Его домохозяйка, такая же старая и чудаковатая, как и сам доктор Либерман, повела ее в кабинет. Старый горбун сидел и списывал какой-то древнееврейский текст с черепка. Из радио лились негромкие звуки симфонии Шуманна. Доктор Либерман поднял голову и, увидев Китти, положил на стол увеличительное стекло.

- Шалом, - сказала Китти. Он улыбнулся. Никогда до этого она не здоровалась с ним на иврите.

- Шалом, Китти, - ответил он. - Какое это чудесное слово и как оно подходит для прощания добрых друзей.

- Шалом действительно чудесное слово, но оно еще лучше подходит для приветствия.

- Китти... моя дорогая...

- Да, доктор Либерман... Шалом... Я остаюсь в Ган-Дафне. Именно здесь мое место.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

ВОСПРЯНЬ ВО СЛАВЕ