Экспансия I

— Он под контролем. Я помогу вам. Но я бы хотел понять, что подвигло моего давнего друга Эронимо на такую рьяную заинтересованность в том, чтобы вы нашли этого самого никарагуанца с внешностью скандинава?

— Дружба. Мы дружим с Эронимо.

— Давно?

— С тех пор как Франко стал заинтересован в развитии экономических отношений со Штатами. И в том, чтобы мы протащили его в Организацию Объединенных Наций...

— Не «его», а «нас». Мы не разделяем себя с каудильо.

— Это понятно. Ваше право... Раз вы не разделяете себя с каудильо, значит, и вам пора завязать со мной дружбу, поскольку, увы, я тоже вынужден не очень-то разделять себя с нашим галантерейщиком, с президентом Трумэном.

— Вы имеете санкцию на то, чтобы так отзываться о своем лидере?

— Поправка к Конституции — вот моя санкция, ясно? Вы меня извините, Хайме, я в детские игры не играю, вырос; есть вопросы — задавайте. Хотите помочь найти этого самого Брунна — помогите. Нет — ну, и черт с ним, скажу послу, что службы Испании не смогли оказать нам должного содействия. Скоро ваш национальный праздник, пусть Томас обсуждает это дело с вашим каудильо...

— Томас... Кто это?

— Посол. Вы что, не знаете, как его зовут?

— Ах, да, да, конечно, но я как-то не очень связывал вас с дипломатической службой.

— Других у нас пока нет, увы. Но, думаю, скоро появятся.

— Когда примерно?

Ему надо что-то отдать, понял Пол; пусть напишет отчет в свою паршивую Пуэрта-дель-Соль, тогда он не будет чувствовать себя униженным; иначе выходит, что он мне — Брунна, а ему — шиш. Только здесь я с ним говорить не стану, на них слишком большое влияние оказали арабы и евреи, но те хоть при их врожденной хитрости умные, а в этих одни эмоции, может напортачить, проиграет еще наш разговор не тем, кому надо...

— По дороге к тому месту, где сейчас находится мой клиент, — сказал Роумэн, — я с радостью отвечу на ваши вопросы.

— Вас отвезет туда мой помощник, Пол. У меня нет времени ездить с вами в поисках никарагуанца. Было бы славно, ответь вы мне сейчас.

— У вас обычно плохая запись, Хайме. Все будет шуршать и трещать, вы же получали аппаратуру от людей ИТТ, а они гнали вам товар из Германии, никакой гарантии, работали узники концлагерей... Хотите говорить — пошли погуляем по парку, там тень, заодно и разомнемся, я просидел за рулем шесть часов...

— Тем не менее, Пол, моя услуга зависит именно от того разговора, который я намерен провести здесь, в этой комнате.

— Ну и проводите, — Роумэн поднялся. — С самим собою. До свиданья.

Он рассчитал верно: секретная служба Франко позволяла своим сотрудникам работать самостоятельно лишь до определенной степени — особенно после того, как объект сломан и пошел на сотрудничество; что же касается широкой инициативы, такой, какую Донован, например, дал Аллену Даллесу, позволив ему несанкционированность, здесь не было, да и быть не могло; все нужно согласовать и утвердить у главного хефе, все обязано быть доложено штаб-квартире каудильо, обсуждено с военными и каким-то образом увязано с дипломатической службой режима. Этот голубой пыжится, он привык к беседам с мелкими торгашами, которые не то что Штаты продадут, а родную маму, лишь бы сбыть свой тухлый товар этим грандам, не умеющим работать, только спят и болтают...

— Погодите, Пол, — остановил его Хайме у двери. — Вы напрасно нервничаете...

— Я нервничаю? — искренне удивился Роумэн. — Вот уж чего нет, того нет. Что, пошли гулять?

— Я вас догоню, — сказал Хайме, — одна минута.

Будет брать диктофон, понял Роумэн, ну и болван.

Когда Хайме догнал его в парке, Пол показал глазами на его пиджак и шепнул:

— Отключите вашу штуку. Все равно я стану говорить так тихо, что ничего не запишется, галька трещит под ногами, все заглушит.

— Что за подозрительность, — улыбнулся Хайме, — можете меня ощупать.

— Позвонили в Мадрид? Получили санкцию на разговор без записи?

— Слушайте, с таким человеком, как вы, одно удовольствие дружить. Я теперь понимаю Эронимо. Может, встретимся в Мадриде?

— А что вы мне сможете дать? Я не привык зря терять время.

— Я тоже.

— Меня интересуют люди со специальностью.

— Испанцы?

— Упаси господь! Мы не вмешиваемся в ваши внутренние дела. Живите, как хотите. Если испанцам нравится Франко, пусть он ими и правит.

— Нами, Пол, нами. Не отделяйте меня от испанцев, я хочу, чтобы нами правил каудильо.

— Не говорите за всех, Хайме. Целесообразнее сказать «мною». Понимаете? «Я хочу, чтобы мною правил Франко».

— Я только тогда что-нибудь стою, когда моя служба представляет мнение нации. Один — он и есть один, пустота...

— Один — это один, Хайме. Это очень много, да еще если один — то есть каждый — есть явление. Вот когда сплошные нули, мильон нулей, а впереди, отдельно от них, единица — тогда это ненадолго, единица сковырнется, нули рассыпятся...

Хайме засмеялся:

— А мы зачем? Мы не дадим нулям рассыпаться. Мы их хорошо держим в руках... Так вот, меня тоже интересуют люди со специальностью, ясно, не нашего гражданства.

— Какого конкретно?