…Квартира действительно была хороша, комнаты светлые, окна большие; Штирлицу пришлось сделать вид, что он внимательно разглядывает рамы, только таким образом и смог увидеть, где остановилась машина, которая шла за ними, не отставая у светофоров; шофер — высокий профессионал, ничего не скажешь. В машине трое, значит, никто не вышел; действительно, время послеобеденной сиесты, устали, бедняги. Вряд ли за мной пустили вторую машину, все-таки с бензином у них туговато, хоть с арабами теперь подружились…
— Ну что ж, — сказал Штирлиц, — я подпишу контракт на эту квартиру… Можете оставить ключ?
— Ключ в вашем распоряжении, сеньор Брунн.
— Телефон, видимо, отключен?
— Конечно. Зачем зря платить деньги…
— Как скоро можно будет им пользоваться?
— Сразу же, как только вы уплатите по счету.
— А если я попрошу вас сделать это за меня? У меня, к сожалению, нет песет, только доллары…
— Это поправимо, я обменяю.
— Пожалуй, я бы внес задаток за квартиру в пятьдесят долларов, а в понедельник, когда откроются банки, я перечислю на ваш счет плату за квартал, договорились?
— Прекрасно.
— Тогда вы оставите один ключ мне, а второй возьмете с собою и привезете сюда телефониста. В случае, если я отойду, все сделаете без меня, хорошо? Вот аванс, шестьдесят долларов.
— Дакуердо,[21]
— сказал Хосе-Мария, — еду.Штирлиц снял пиджак, повесил его на спинку кресла и сказал:
— Я провожу вас.
По дороге к двери он успел стянуть галстук и расстегнуть пуговицу на рубашке, человек дома, будет отдыхать, время сиесты, смотрите на меня внимательно, профессионалы, видите, как я выгляжу? Понимаете, что я никуда не собираюсь? Следите за мною внимательно, я провожу Хосе к машине, закрою двердцу его ископаемого «форда», постучу указательным пальцем по часам и скажу, — так, чтобы вы могли это прочесть по моим губам, — что буду его ждать вместе с телефонистом через полчаса. Это не может вас не успокоить. Потом я вернусь в квартиру, не одевая пиджака, выйду во двор, пройду на другую улицу, хорошо, что я попросил Хосе-Марию объехать квартал, я знаю теперь, где стоянка такси, слава богу, что здесь есть стоянка, сяду в машину и скажу шоферу, чтобы он ехал на Хосе Антонио, и тут-то я посмотрю в зеркальце, чтобы убедиться, что вы отдыхаете в своей машине, а если вы все-таки сядете мне на хвост, я выйду на Гран-Виа около универмага, поднимусь в тот отдел, где продают костюмы, куплю себе пиджак, брюки, плащ и берет, переоденусь в кабинке и, думаю, после этого все-таки оторвусь от вас…
Он написал на листочке бумаги записку: «Сеньор де Льоса, я скоро вернусь, напишите, пожалуйста, номер моего телефона, чтобы я мог продиктовать его знакомым. Сердечно Вам благодарен, Максимо Брунн».
После этого, посидев у стола пару минут, чтобы собраться, стать пружиной, сгустком чувствований и устремленности, он поднялся и вышел через черную дверь во двор.
В такси он убедился: хвоста не было.
…Переодевшись в примерочной кабинке универмага, он взял другую машину и сказал шоферу:
— Если это не очень дорого, отвезите меня, пожалуйста, в Кольменар-Вьехо.
— Это дорого, кабальеро, — откликнулся шофер. — Это очень дорого, ведь обратно мне придется ехать пустым…
— Я уплачу доллары…
— И меня посадят за это в подвал Пуэрта-дель-Соль? — спросил шофер, обернувшись. — Откуда я знаю, кто вы такой?
— Хорошо, остановитесь у какого-нибудь банка, я обменяю деньги по курсу.
— Нет уж, — усмехнулся шофер, — давайте лучше я обменяю вам по курсу. Вы ведь иностранец?
— Да.
— Песет у вас нет?
— Увы.
— Кому «увы», а кому к счастью. Хорошо, я возьму у вас доллары, едем.
— Скажите, а я смогу оттуда проехать на Гвадалахару?
— Конечно, подрядите какого-нибудь шофера на Пласа-Майор,[22]
они там бездельничают, рады работе… Правда, дороги на Гвадалахару ужасные, пыльно…— Ничего, — ответил Штирлиц, — потерплю.
В Гвадалахару он и не собирался, зачем ему туда? Ему надо успеть в Бургос, туда идут автобусы из Кольменар-Вьехо, хорошо, что ты изучал расписание не только на Андорру, но по всем направлениям; из Бургоса не так далеко до Сан-Себастьяна, а с моими долларами можно договориться с рыбаками, они возьмут меня на борт, значит, послезавтра я буду во Франции. Я
— И еще, — сказал он шоферу, — давайте-ка заедем в театральный магазин, это здесь рядышком, сверните направо, я обернусь мигом…
Через пять минут он вышел с пакетом, в котором был парик и усы, ничего не попишешь, хоть век маскарадов кончился, но человечество научилось хорошо разбираться в словесных портретах разыскиваемых. Пусть ищут в пограничном Сан-Себастьяне человека с моими приметами; они не станут обращать внимания на седого мужчину с прокуренными усами; хвоста вроде бы нет, а считать и этого шофера агентом здешней охранки — значит, расписаться в том, что я болен манией преследования…