Экспансия – I

– Это происходит со всеми, – ответил Танк, и Мюллер понял, что он повел себя верно, любая иная реакция с его стороны могла бы оказаться проигрышной. – Когда к нам прибыл полковник Рудель – а вы знаете, какого мужества этот человек, – то и он через каждые десять минут подходил к окну, чтобы удостовериться в безопасности. Это пройдет. У меня это прошло за месяц.

– Когда вы прибыли сюда?

– В конце марта... Нет, нет, я получил санкцию рейхсмаршала на выезд с наиболее ценными архивами. Я увез с собою часть материалов по ФАУ, чертежи нового бомбардировщика, ряд идей, связанных со средствами наведения... ИТТ гарантировала мой переезд в Швейцарию, а там уже все было заранее устроено.

– Вы и здесь контактируете с ИТТ?

– Нет. Пока что воздерживаюсь. Все-таки Перон надежнее, как-никак он здесь лидер, его лозунги во многом близки нашим. Конечно, несколько странно выглядит его терпимость в еврейском и славянском вопросах, здесь же масса сербов, хорватов, украинцев, русских, евреев...

– И за эти месяцы, – улыбнулся Мюллер, – вы поправили печень?

– Представьте себе – да. Видимо, раньше все мы жили на нервах... Все болезни проистекают от нервов... А здесь у меня штат надежных коллег, мы живем душа в душу...

Мюллер снова усмехнулся:

– Нет гестапо, не вызывают в партийную канцелярию, не надо писать отчеты в штаб люфтваффе, нет нужды проводить еженедельные читки «Фелькишер беобахтер» с сотрудниками... А?

– Ах, вечно вы шутите, – ответил Танк, и Мюллер понял, что взял реванш: теперь профессор испугался, лицо его на мгновение сделалось растерянным, каким-то бесформенным, словно у боксера, который поплыл после хорошего удара.

– За вас, профессор. За то, что вы храните в сердце идеи нашего братства. Спасибо!

Мюллер пил сладко и долго; закусывать не стал; блаженно ощущая, как по телу разлилось тепло, поинтересовался:

– А где Рудель?

– Он главный военный консультант нашего предприятия. Перон сохранил ему звание полковника, часто бывает в Буэнос-Айресе, вполне открыто... Он это заслужил – солдат...

В сорок третьем году капитан Рудель был ранен во время налета на русские колонны; пулеметной очередью, прицельно пущенной с «Петлякова», ему перебило обе ноги. Ампутировали. Сделав две операции, заказали в Швейцарии особые протезы, отправили на отдых в Аскону, маленький швейцарский городок на границе с Италией; там он научился ходить, вернулся в свою эскадрилью; после первого вылета об этом рассказали Герингу; фюрер лично вручил Руделю рыцарский крест с дубовыми листьями, полковничьи погоны и золотой знак НСДАП. Геббельсу было поручено подготовить материалы о том, что Рудель – уже после ранения – сделал двадцать боевых вылетов, сбил пять русских самолетов и разбомбил семь эшелонов; с тех пор ему не разрешали летать, возили по соединениям, где он выступал перед личным составом, призывая нанести сокрушительный удар по русским варварам и американским евреям; затем его «одолжил» Риббентроп, полковнику устроили вояж в страны-сателлиты – Венгрию, Словакию, Румынию, Хорватию, на север Италии; во время этих путешествий он выполнял ряд деликатных поручений службы Шелленберга; в гестапо знали об этом, ибо готовили его документы на выезд, проверяя родных, друзей и знакомых, нет ли среди них скрытых коммунистов, социал-демократов, евреев, славян или членов незарегистрированных религиозных общин; Мюллер прочитал два рапорта Руделя о его контактах с авиаторами Швейцарии и Румынии; до того, как Антонеску пришел к власти, Бухарест имел довольно надежные связи с американскими и французскими самолетостроителями; швицы и во время войны принимали у себя как американских бизнесменов, так и немецких инженеров, сменявших – на время командировки в Берн – форму люфтваффе на цивильные костюмы. Рапорты Руделя не понравились Мюллеру: гнал липу, переписывая данные из швейцарских журналов, – никакой цензуры, печатай, что хочешь, хорошо быть нейтралом, ничего не скажешь! Несмотря на то что рапорты были жиденькие (более всего полковник старался создать видимость опасности, которая подстерегала его во время выполнения заданий), Мюллер проникся доверием к этому человеку: далеко не все военные, да особенно так вознесенные фюрером, шли на сотрудничество с секретной службой – мешал кодекс офицерской чести: военный аристократизм, кастовость солдат и все такое прочее...

– Да, – согласился Мюллер, наблюдая за тем, как профессор Танк наливал ему корн, – вы совершенно правы, он – солдат, он заслужил памятник при жизни... К вам из наших пока еще никто не обращался?

– У меня был человек, которого я, признаться, не знаю. Он передал мне, чтобы сейчас все свои силы мы обратили на вживание. И без устали работали для армии Перона. О том, что предстоит делать в будущем, сказал этот человек, мне сообщат позже.

– Кто именно должен об этом сообщить?

– Он не сказал.

– Вы не допускаете мысли, что это был какой-нибудь провокатор?

– Нет. Что вы... Провокатор должен провоцировать, выспрашивать...

Мюллер вздохнул: