— Идите первым, только попробуйте поскорее завести мотор, — Штирлиц усмехнулся, — тогда я к вам и сяду. Поезжайте к реке, в случае чего — легко оторваться, дорога довольно широкая, преследование заметно, есть хорошие повороты в район порта. На всякий случай, я остановился на калле26
Менендес Пелайо, семь, ателье художника Бенитеса. К вам в «Эксельсиор» идти нет резона. Телефон ваш знаю, позвоню два раза, опущу трубку — значит, что-то экстренное; на почте, если «хвоста» не будет, впрыгну в машину.— В машине не могли сказать? — Роумэн, не оборачиваясь пожал плечами. — Что-то слишком уж вы конспирируете. Странно, что за мной топают, неужели
Они дошли до машины: Роумэн — впереди, а Штирлиц, то и дело задерживаясь у прилавков, — следом.
Рядом с «Фордом» никакой машины не было; в другом конце улицы в моторе разбитого «Джипа» без левого крыла копался парагваец в белых шортах и сандалетах на босу ногу. Машина экономического советника, постонав, сколько и было положено, наконец завелась, и снова в дрожащем, слоистом воздухе повисло бело-голубое облачко, цветом похожее на грозовую тучу.
Штирлиц быстро сел рядом с Роумэном и сразу же включил радио. Звука не было — мертво.
— Чья машина? — спросил Штирлиц.
— Нашего парня из посольства. Разгильдяй чертов! Не автомобиль, а катафалк, хотя набирает здорово, с места, словно двигатель форсированный... Ну, рассказывайте, старина, сзади чисто, мы одни.
Штирлиц опустился к радиоприемнику, пошарил в приборном щитке, нащупал что-то, жестом попросил Роумэна припарковаться; тот, недоумевая, притормозил возле обочины. Мальчишки, стоявшие до этого кругом и рассчитывавшие друг друга на игру, — как и во всем мире: «квинтер-финтер-жаба, энэ-бэнэ-раба», — бросились к машине; в этом районе автомобиль был диковиной, а в центр их, рваных и босоногих, не очень-то пускала полиция.
Штирлиц уцепил пальцами проводок, присмотрелся — в отличие от других, запыленных и промасленных, — новенький; потянул его на себя, приподнял коврик, перегнулся через спинку кресла, вылез из машины, извиняюще улыбнувшись мальчуганам, которые сразу же что-то закричали про «гринго», открыл заднюю дверь, приподнял сиденье, заглянул туда, запустил руку, вытащил маленький микрофон, выдернул из него шнур, что шел к приборной доске, и бросил
— Вот почему они не сидели у вас на «хвосте», — сказал Штирлиц. — Ну, мудрецы ребята. Это
— Ну, вы и дьявол, — заметил Роумэн, косясь на крошечный микрофон с небольшим динамиком, — я бы никогда не додумался.
— Что, вас такой аппаратурой не снабжали в Мадриде?
— Нет. Я слышал про опытную партию, обещали, но, говорят, все загнали в Москву и Восточную Европу, там нужней. Значит, действительно, нас
...Выслушав Штирлица, он спросил:
— Ваша версия?
— Как вам сказать... Более всего меня, как ни странно, потряс Шиббл. Почему и он с Ригельтом? Каков смысл? Ведь он англичанин! Резон? Вы можете объяснить?
— Не могу.
— Занятно, нет?
— В высшей мере. Ригельта описать сможете?
— А я его нарисовал. Вам же приглянулась моя живопись у Клаудии... Вот, держите.
Роумэн глянул на кусок картона: портрет был выполнен в цвете:
— Тут и краски продают, в этой дыре?
— Нет. Их привозит из Лимы мой квартиродатель дон Бенитес. Паспорт сможете достать?
— Смогу. Но он будет засвеченным, вас с ним
Роумэн глянул в зеркальце: дорога была совершенно пустынной.
— Направо, — сказал Штирлиц. — А потом резко налево и вниз, к набережной.
— Хорошо.
— Так вам эта морда, — Штирлиц кивнул на портрет Ригельта, — не встречалась?
— По-моему, нет. Погодите, когда остановимся, я разгляжу получше. Долго до места?
— С милю. Вы говорили, Спарк работал в Лиссабоне. Он его не может знать?
— Спросим, — ответил Роумэн и с трудом сдержался, чтобы не сказать вслух то, что он сейчас думал про Макайра: «Ну, сукин сын, а!? Но как работает, стервец! Прямо по-бульдожьи! Только зачем я ему? Чем интересен? Ставить за мной «хвост», тратить уйму денег на перелеты, это ж надо пробить через финансовое управление — огромные траты, на это редко идут наши скупердяи, зачем все это?!»