Экспансия II

— В... В ИТТ, — ответил Ригельт, невольно поддаваясь манере Штирлица ставить вопросы и досадуя на себя, что он не предусмотрел возможности такого оборота разговора. Впрочем, он не мог себе этого представить, потому что авторитарность нацизма предполагала всепозволенность лишь после соответствующего приказа начальника; тогда ответа было необходимо добиться любым путем; в обычной же жизни, вне стен рабочего кабинета, люди как раз и находили отдушину в том, чтобы не ставить однозначных вопросов, — страх сделался нормой жизни; именно ответ таил в себе особый страх; вдруг что не так скажешь, — поэтому беседы велись по касательной, были осторожны и оттого лишь казались корректными.

— Да? Любопытно, — заметил Штирлиц. — Чем занимаетесь? Насколько я понимаю, эта контора работает в сфере связи. Вы же не инженер, нет?

— Я филолог.

— Ах, вы филолог... Знаете португальский?

— Выучил. Но в основном я имел дело с английским. Вы же помните.

— Я не помню. Иначе бы не спрашивал.

— А вы где работаете? — преодолевая какой-то внутренний страх, спросил Ригельт. — В какой сфере?

— Во многих, — отрезал Штирлиц. — На меня навалили столько дел... Кого из наших видели?

— Полагаете, я стану отвечать на такой вопрос? — с испугавшей его самого резкостью спросил Ригельт. — Мы же не виделись два года, а за это время много воды утекло и люди поменялись. Вон, вы тогда были юношей, а сделались стариком... Выходите в Рио?

— Вместе выйдем, дружище, выйдем вместе, куда мы друг без друга? Одно слово — братство... Ладно, пойду к себе спать...

— Знаете, я все же пойду с вами... Я укутаюсь пледом и сяду возле иллюминатора, что-то мне не хочется лететь одному.

— Попросите снотворного. Здесь дают снотворное. И проснетесь, когда взойдет солнце. Хоть мы и бежим от него, оно все же скоро догонит нас... И под крылом будет не безбрежный океан, а земля, все не так безнадежно... Никогда не садились на вынужденную?

— Нет. А вы?

— Дважды.

— Страшно?

— Нет. В последний момент, когда ясно, что пожар не затушить, и мотор весь в черном дыму, не страшно. Во-первых, это мгновения, доли минуты, а потом чувствуешь себя как спортсмен перед прыжком с трамплина: готовишься к спасению, придумываешь тысячу версий, тянешься к выходу, чтобы прыгнуть в самый последний момент — как раз перед тем, как самолет врежется в дом, гору или сосну... Столько напридумываешь, так перенапряжешься, что потом, когда летчики чудом усаживали машину на поле, тело болит, как после игры на чемпионате...

— По-прежнему играете в теннис?

— Начну... Последние месяцы я был не в форме...

Ригельт достал из портфеля бутылку:

— Пробовали? Это «виньу верди»; мой портье не произносит «в»; вместо «вино» говорит «бино», вместо «верди» — «берди», смешной старик. Разопьем? Чудо что за напиток...

— Спасибо, не хочу.

— Как знаете. Но я вам оставлю глоток. В самом деле не пробовали?

— По-моему, нет.

— Его подают к жареным сардинкам, очень распространено в Лиссабоне...

— Каплю попробую.

Ригельт сокрушенно вздохнул:

— Салфетка нужна, оно шипучее, обрызгает...

— Платок не подойдет?

— И это вы предлагаете адъютанту Скорцени?! Он бы меня публично унизил за такое предложение. Вы не представляете себе, как он утончен, когда речь идет о застолье... Впрочем, не только о нем одном... Послушайте, Браун, попросите у стюарда салфетку, два высоких фужера и, если есть, соленый миндаль...

— Соленый миндаль не обещаю.

— А вот и не убежден, что вы правы. На таких самолетах вполне могут быть деликатесы, они же не зря делают посадку в Лиссабоне, загружают любопытную пищу, что вы хотите — жители океанского побережья...

— Хорошо, попрошу. Что еще нужно к этому зелью?

— Жареные сардины, но это, как я понимаю, невозможно.

Штирлиц поднялся, пошел в голову самолета; там, за загородкой, сделанной из тонкой фанеры, облицованной пленками с картинками испанских городов, сидели два стюарда; здесь же был небольшой рефрижератор для бутылок и полки, в которых хранились бутерброды, взятые на борт во время часовой стоянки в Лиссабоне.

— Мой сосед отчего-то убежден, — сказал Штирлиц, — что у вас есть соленый миндаль...

— Вот уж чего нет, того нет, — ответил стюард, что подходил к Штирлицу, — очень сожалею, сеньор.

— Значит, и сардинок нет?

— Сардинки есть! Мы получили ящик сардинок, могу предложить вам банку.

— Это в масле?

— Да, конечно! А какие же еще?

— Мой сосед сказал, что в Лиссабоне подают жареные...

— Ах, это к «виньу верди»? — поинтересовался второй стюард. — Нет, таких у нас, конечно, нет, это только в Португалии, они действительно делают по здешнему рецепту, на углях, объедение, что за рыбка!

— Но высокие бокалы у вас есть?

— Это — да, — кивнул стюард. — Говорят, скоро станут делать первые классы в аэропланах такого типа, тогда наверняка будем возить и соленый миндаль. Я начну торговать вашим интересом, сеньор, мне за это наверняка уплатят премию, у нас платят премии за рациональные идеи.