Экспансия III

— Нет, — ответил тот, — договора о ненападении не будет... Я ведь только начал знакомить вас с нашим досье, группенфюрер.

Мюллер кивнул:

— Во-первых, я не знаю, что вы еще наскребли обо мне, а во-вторых, даже если я и решу отпустить вас, — как это сделать? Мои люди знают, кто вы, каждый ваш шаг подконтролен, как вы уйдете? Вы знали, на что шли, Штирлиц. Вы поставили в трудное, точнее, безвыходное положение не только себя, но и меня... Разве я могу приказать: «отпустите красного?» Чем я замотивирую такой приказ? Договором о сотрудничестве — куда ни шло, да и то мы должны будем оформить этот договор при свидетелях... При моих свидетелях... В противном случае я бессилен сделать что-либо.

— Утро вечера мудренее, — сказал Штирлиц. — Будете угощать?

— Отдайте другие материалы.

Штирлиц покачал головой:

— У меня их много, группенфюрер... Давайте играть в тысячу и одну ночь: каждый день — по сказке, это залог моей жизни. К чему торопиться? Я не хочу умирать.

Мюллер вздохнул:

— А кто хочет? Никто не хочет умирать, дорогой Штирлиц... Скажите, вы имели какое-то отношение к той пакостной кампании в американской прессе, которая началась против нашего здешнего братства?

— А как вы думаете?

— Если вы смогли помочь американским левым в этом деле, я поздравляю вас с профессиональным успехом.

— Что ж, я принимаю поздравление... Только я в блоке с американскими правыми, группенфюрер, именно с ними...

— А почему же среди имен немцев, опубликованных в Штатах, нет моего? Почему не требуют моей выдачи?

— Ждут, — ответил Штирлиц. — Ждут окончания нашего собеседования, группенфюрер.

Макайр, Визнер, Лаки (сорок седьмой)

Шеф стратегической разведки Фрэнк Визнер позвонил Макайру после того, как из Панамы поступило сообщение: четверка от наблюдения оторвалась, люди словно бы растворились в городе; на ноги поставили армейскую контрразведку, представителей ФБР, которые еще сидели в стране, и подключили местных детективов, прошедших стажировку в Штатах. Связь между всеми группами поддерживалась — через штаб корпуса, расквартированного вдоль канала, — постоянно.

Услышав Макайра, его резкий, рубящий голос, Визнер спросил:

— Боб, у вас не найдется десяти минут?

— Я к вашим услугам. Подняться к вам или спустимся в кафе?

— Как угодно... Поднимайтесь ко мне.

Визнер встретил его дружески, отметил, что лицо Макайра бледно, глаза запавшие, без обычного азартного блеска, хотя, как всегда, выбрит до синевы и причесан с обычной тщательностью — пробор ниточный, кажется, что пришел не из своего кабинета, а прямиком от парикмахера; пригласил к маленькому столику, сказал секретарю, чтобы сделали кофе, и спросил:

— Плохо себя чувствуете, Боб?

— Почему? — тот пожал плечами. — Три дня назад дул в резиновые шары, емкость легких, как у спортсмена... Давление восемьдесят на сто двадцать... Неприлично здоров, Фрэнк.

— А у меня давление скачет... Как только меняется погода, сразу же ломит в висках... К тому же, в отличие от вас, я пьющий... Знаете, какое страдание, если гулял при хорошей погоде, а проснулся, когда зарядил дождь?! Пять пилюль, как минимум, пять штук... Слушайте, у меня к вам вопрос: кого вы просили опекать в панамской резидентуре? Вы же сегодня ночью отправили туда шифровку, а эти люди исчезли... Какая-нибудь неожиданная комбинация?

Лицо Макайра стало еще более бледным:

— Аллен в курсе этого дела.

— Даллес — Даллесом, — ответил Визнер, — но ведь не он наш директор...

— Это дело начиналось, когда он был одним из шефов ОСС.

— Тогда все в порядке, — Визнер удовлетворенно кивнул. — Тогда вопросов нет. Просто я подумал, что люди, которыми я интересуюсь и которые так таинственно исчезли в Панаме, не могли не воспользоваться вашим указанием резиденту... Такие шифровки, вроде той, что ушла ночью, дают в экстренных случаях, когда дело горит...

Секретарь принес кофе, неслышно вышел, мягко улыбнувшись Визнеру и Макайру (воевал, был ранен, потом переброшен в Швейцарию, там проводил с Визнером самые головоломные операции).

Визнер снял трубку телефона, пояснив Макайру:

— Я хочу поставить в известность Даллеса, что та четверка, которой и он интересуется, ушла от нас в Панаме.

— Корректно ли это по отношению к мастеру? — спросил Макайр. — Все же пока что в нашем управлении он никто... Может быть, разумнее попросить санкцию адмирала на то, чтобы проинформировать нашего общего друга?

Визнер аккуратно положил трубку на рычаг:

— Вообще-то, вы правы... Такт, прежде всего такт... Хотя порядочность я бы все же вынес на первое место... Не согласны?

— Порядочность обязана быть константой человека, вы правы, Фрэнк, но я постоянно сопрягаю два этих понятия, они для меня неразделимы.

— Скажите, а я преступлю нормы порядочности, если спрошу: что вас побудило приехать сюда в четыре утра и самому шифровать телеграммы на юг и в Гамбург?

— Повторяю, Фрэнк, это все согласовано с Даллесом. Не ставьте меня в неловкое положение перед ним. Вы же помните его любимую пословицу: «секрет двоих — секрет свиньи», то есть то, что знают двое, узнает и свинья.

Визнер рассмеялся: